Четыре пера
Шрифт:
Однако Дюрранс не сомневался: Этни воплощала на деле то, к чему его призывала. Он должен попытаться забыть ее, а она решила помочь, пропав из виду. И в этом Дюрранс был прав. Но Этни не учла одно обстоятельство — она не попросила его прекратить писать, и осенью из Судана вновь стали приходить письма. Она и радовалась им, и тревожилась: несмотря на общую сдержанность, то и дело в них проскальзывали фразы — например, повторение каких-нибудь пустяков, когда-то сказанных ей и давно забытых — в которых она видела, что несмотря на её мольбу, он все еще постоянно думает о ней.
Была там и нотка надежды, будто он оказался в мире, расцвеченном новыми красками и мелодиями.
Глава двенадцатая
Стояла майская ночь, и три офицера курили на травяном холме на берегу Нила, перед офицерской столовой. Свет полной луны скрадывало даже сияние планет. Мелкие звезды совсем пропали из вида, небо посветлело и раскинулось над головами жемчужным свечением. Офицеры сидели на шезлонгах и молча курили, а с островка посреди реки доносилось кваканье лягушек. У подножия небольшого, но крутого утеса, на котором они сидели, лениво струился Нил, похожий на полированное зеркало, а на противоположном берегу до самого невидимого горизонта тянулась пустыня, плоская и обширная, усеянная мелкими бугорками, белая, как иней, а на ней сверкали, будто драгоценные камни, скальные выступы. Позади курильщиков отбрасывала тень крыша веранды офицерской столовой, она казалась черной глыбой.
Один из троих чиркнул спичкой и поднес ее к концу сигары. Пламя осветило озабоченное, встревоженное лицо.
— Надеюсь, что с ним ничего не случилось, — сказал он, выбросив спичку. — Хотел бы я сказать, что уверен в этом.
Говоривший был средних лет полковником Суданского батальона. Ему ответил человек с седыми волосами. Но седина часто встречается в Судане, а гладкое лицо выдавало, что он еще молод. Это был лейтенант Колдер из Инженерных войск. Однако сейчас юность не могла противопоставить полковнику Доусону свой оптимизм.
— Он покинул Хальфу полтора месяца назад? — мрачно спросил лейтенант.
— Сегодня как раз полтора месяца, — ответил полковник.
И только третий офицер, высокий, худощавый, длинношеий майор службы тылового обеспечения, рискнул выдвинуть оптимистическое предположение.
— Рано считать его погибшим, — сказал он. — Все знают Дюрранса: посади его у костра в пустыне вместе с парочкой шейхов, и он проболтает с ними целый месяц. Тем более, когда тут бумаги, стол и кабинет — все, что он так ненавидит. Увидите, Дюрранс вскоре появится.
— Он опаздывает уже на три недели, — возразил полковник. — А он в некотором роде пунктуален. Я боюсь.
Майор Уолтерс махнул рукой в сторону белой пустыни за рекой.
— Если бы он отправился туда, на запад, я бы согласился. Но он поехал на восток, через горы, к Беренису и Красному морю. Тамошние племена всегда вели себя тихо, даже когда у Суакина стоял Осман Дигна.
Полковника уверенность Уолтерса нисколько не утешила. Он дернул себя за усы и повторил:
— На три недели.
Лейтенант Колдер выбил трубку и вновь набил. Наклонившись вперед, он примял табак большим пальцем и медленно
— Я вот все думаю, возможно ли, чтобы Дюрранса заманили в какую-то ловушку? Я не уверен, и никогда раньше не говорил об этом, поскольку до последнего времени не подозревал, что мои сведения могут иметь какое-то отношение к его задержке. Но теперь задумался. Вы помните ночь накануне его отъезда?
— Да, — сказал Доусон и подвинул свое кресло чуть поближе.
Колдер единственный из всех в Вади-Хальфе мог претендовать на дружеские отношения с Дюррансом. Несмотря на разницу в званиях, они были близки по возрасту, и с самого начала, когда неопытный, но жаждущий набраться опыта Колдер только прибыл из Англии, Дюрранс в своей сдержанной манере всячески старался проявлять к вновь прибывшему знаки дружбы. Поэтому Колдер мог что-то знать.
— Я тоже помню эту ночь, — сказал Уолтерс. — Дюрранс обедал в столовой и рано ушел собираться в дорогу.
— Он уже собрался, — возразил Колдер. — Как вы сказали, ушел он рано, но отправился не к себе, а пошел вдоль реки в Теуфикье.
В Вади-Хальфе имелся военный гарнизон, а Теуфикье был всего лишь приграничным городком, в миле к северу по берегу реки. Там держали лавки несколько греков, между прилавками с местными блюдами и табаком стояло несколько голых и грязных кафешек — в общем, шумный городишко, где толклись и негры из области Динка, и феллахи из дельты Нила, звучало множество диалектов, но для уха европейца не хватало одного существенного элемента, чтобы город мог называться действительно оживленным — топота шагов. Жители ступали по песку в большинстве своем босиком, и когда в редкие минуты утихали резкие возгласы и бормотание голосов, люди передвигались бесшумно, как призраки. Даже по ночам, когда толпа на улицах густела, а шум усиливался, казалось, будто под этим шумом ухо может различить глубокую тишину, молчание пустынь Востока.
— Дюрранс ушел в Теуфикье в десять вечера, — продолжил Колдер, — и когда я заглянул к нему в одиннадцать, еще не вернулся. В четыре утра он отправлялся на восток, и мне нужно было обсудить кое-какие дела до его отъезда, поэтому я остался ждать. Он появился примерно через четверть часа и сразу сказал, что я должен быть краток, поскольку он ждет посетителя. Он говорил быстро и как-то беспокойно, едва слушал меня и отвечал невпопад. Я видел, что он охвачен каким-то необычным чувством, но не мог угадать каким. В одну секунду это определено был гнев, но он тут же сменялся смехом, будто Дюрранс радовался против своей воли. Как бы там ни было, он спровадил меня, и, уходя, я слышал, как он велит слуге идти спать, дескать, он сам встретит посетителя.
— Ну, и кто же это был? — спросил Доусон.
— Не знаю. Мне известно лишь, что когда слуга Дюрранса зашел сказать, что уже четыре часа и пора отправляться в путь, тот все еще сидел на веранде. Посетитель не пришел.
— И Дюрранс не оставил сообщения?
— Нет. Я сам проснулся до его отъезда. Я думал, учитывая его озадаченность и беспокойство накануне, он расскажет мне, в чем дело. Я и сейчас считаю, что он собирался, но не смог решиться. Уже в седле, когда верблюд встал на ноги, он повернулся ко мне, но передумал. Ударив верблюда, он медленно, с опущенной головой, поехал мимо почты в пустыню. Я все думаю, не попал ли он в ловушку. Что это за посетитель, которого он встретил на улицах Теуфикье, и кто должен был тайно прийти в Вади-Хальфу? Что за дело у него было к Дюррансу? Важное дело, это очевидно. И он не пришел. Не было ли все это какой-то хитрой приманкой? Я боюсь, как и полковник Доусон.