Четыре пера
Шрифт:
Этни помолчала и мягко произнесла:
— Я бы не хотела говорить об этом. Это все — дела давно минувших дней. Прошу, не спрашивайте больше.
Дюрранс не стал настаивать.
— Ладно, — добродушно ответил он. — Не буду. Наверное, вам больно вспоминать, а я, конечно, ни в коем случае не хотел бы причинить вам боль.
— Я не хочу отвечать вовсе не поэтому, — с жаром объяснила Этни. Она помолчала, подбирая слова. — Я не боюсь боли. Но что было, то прошло, и я отношусь к мистеру Фивершему как к некогда хорошо знакомому человеку, теперь умершему.
Они
— Там причалил какой-то незнакомец, — сказала она. — Похоже, он заблудился. Пойду, укажу ему дорогу.
Она побежала вперед, ухватившись за эту спасительную возможность, пусть даже избавление продлится совсем недолго. Так мог бы чувствовать себя свидетель в суде, когда судья уходит на получасовой перерыв, подумалось ей. После разговоров с Дюррансом у нее оставалось ощущение, будто она только что подверглась перекрестному допросу, столь быстрому, что она никак не могла понять, к чему он ведет, хотя и подозревала с самого начала.
Незнакомец тоже направился к ней. Это был мужчина среднего роста, с коротким вздернутым носом, невыразительными глазами навыкате и свирепо торчащими усами. Он приподнял шляпу, открыв выпуклый, начинающий лысеть лоб.
— Я приплыл из Кингсбриджа, — сказал он, — и никогда раньше не был в здешних местах. Не могли бы вы сказать мне, это «Заводь»?
— Да. Вы найдете миссис Адер на террасе, если подниметесь по ступеням.
— Я хотел бы повидать мисс Юстас.
Этни с удивлением повернулась к нему.
— Это я.
Незнакомец молча оглядел ее.
— Так я и думал.
Покрутив усы, он заговорил снова:
— Доставило же мне хлопот найти вас, мисс Юстас. Я проделал весь путь до Гленаллы, и впустую. Довольно жестоко по отношению к человеку, чей отпуск совсем короток!
— Мне очень жаль, — с улыбкой ответила Этни, — но зачем же вы взвалили на себя эти хлопоты?
Незнакомец снова покрутил усы, без выражения рассматривая ее.
— Уверен, вы уже забыли мое имя.
— Не думаю, что когда-нибудь его слышала.
— Конечно, слышали, поверьте мне. Пять лет назад. Я капитан Уиллоби.
Этни отпрянула, побледнев, губы ее сжались, а взгляд стал жестким. Она молча смотрела на него.
Капитан Уиллоби нисколько не смутился. Он заговорил с таким видом, будто извинял недостаток воспитания, а не оправдывался.
— Я понимаю, что вы не рады мне, мисс Юстас, но никто из нас не мог предвидеть ваше присутствие, когда Фивершему вручили три белых пера.
Этни отмахнулась от его объяснений.
— Откуда вы знаете, что я там была?
— Мне рассказал Фивершем.
— Вы виделись с ним?
Она громко вскрикнула, чем удивила себя не меньше, чем капитана Уиллоби. Она приучила себя не думать о Гарри Фивершеме, вычеркнула его из списка
— Вы в самом деле его видели? — повторила она, с завистью глядя на собеседника. — Вы говорили с ним? Когда?
— Год назад, в Суакине. Иначе зачем бы я оказался здесь?
Вопрос поразил Этни. Она не могла придумать ответа, по правде говоря, она не владела собой достаточно, чтобы строить какие-то предположения, но страшилась его услышать.
— Да, — медленно и почти неохотно сказала она. — Зачем вы здесь?
Уиллоби достал бумажник, открыл его, вытряхнул на ладонь крошечное грязное белое перо и протянул его Этни.
— Чтобы отдать вам это.
Этни отпрянула, не прикоснувшись к нему.
— Зачем? — нетвердым голосом спросила она.
— Три человека отослали Фивершему три белых пера, трижды обвинив его в трусости. Это одно из тех перьев, отосланных из его квартиры в Рамелтоне пять лет назад. Я — один из тех троих, и я здесь, чтобы сказать вам: я снимаю свое обвинение. Беру свое перо назад.
— И вы принесли его мне?
— Он меня попросил.
Этни взяла перо — такое легкое и хрупкое, и в то же время такое значительное, — и вокруг нее все закружилось. Она понимала, что капитан Уиллоби что-то говорит, но голос его стал совсем далеким и тонким, и она сердилась оттого, что очень хотела и никак не могла его расслышать. Ей было очень холодно, несмотря на августовское солнце. Но присутствие капитана Уиллоби, одного из троих человек, которых она никогда не простит, помогло ей взять себя в руки. Она не собиралась проявлять слабость ни перед кем из них и усилием воли заставила себя опомниться, находясь на грани обморока.
— Пойдемте, — сказала она. — Я выслушаю ваш рассказ. Новости выбили меня из колеи, и даже сейчас я не вполне воспринимаю их.
Она провела его к маленькой лужайке на берегу. С трех сторон ее окружала изгородь, позади росли высокие вязы и тополя, впереди серебрилась вода, а за ней снова поднимались деревья и склоны лугов. Входом служил прогал в изгороди, и посреди травы стояла садовая скамейка.
— Теперь, — Этни жестом предложила капитану Уиллоби сесть рядом, — вы не торопясь расскажете мне все, ничего не упуская. Даже его слова, если сможете их вспомнить. Я буду благодарна вам за его слова.
Ее рука сжимала белое перо. Каким-то образом Гарри Фивершем восстановил свою честь, Этни была несправедлива к нему, и сейчас узнает, как это случилось. Она не спешила. Она даже не чувствовала раскаяния. Оно, без сомнения, еще придет. А сейчас само знание, что она была несправедлива, казалось слишком большим счастьем. Она раскрыла ладонь и посмотрела на перо. Воспоминания, так долго подавляемые, сожаления, которые она считала умершими, устремления, ставшие незнакомыми, заполнили ее мысли. Вокруг нее были луга и соленый морской воздух Девоншира, но сама она находилась в весеннем Дублине пять лет назад — до того, как в Рамелтон прислали перья.