Четыре пера
Шрифт:
Уиллоби начал свой рассказ, и воспоминания тут же улетучились.
Этни находилась в самом английском из английских графств, графстве Плимута, Дартмута и Бриксхема, где красные утесы береговой линии повествовали о прошедших столетиях, где нельзя было пристать ни в одной гавани, не вспомнив о Карибах, о барках и полубаркасах, устремляющихся с отливом в долгие плавания. Даже в местном заливчике звенели молотки судостроителей, сама почва его берегов полнилась воспоминаниями о британских моряках.
Но Этни не приходили в голову эти ассоциации. Пейзаж расплывался перед ее глазами, а вместо него мелькали виды чужой и дикой местности на Востоке, о которой часто рассказывал Дюрранс. Она видела перед собой лишь кривые мимозы
Глава пятнадцатая
— Я не стану вас перебивать, — сказала Этни, когда Уиллоби занял место рядом с ней, и нарушила свое обещание, едва он вымолвил десяток слов.
— Я вице-губернатор Суакина, — начал он. — В мае мой начальник был в отпуске. Вам повезло, что вы не знаете Суакина, мисс Юстас, особенно в мае — ни одна белая женщина не может жить в этом городе. Влажная жара совершенно невыносима, ночью невозможно уснуть. Так что около десяти часов вечера я сидел во дворце на веранде первого этажа, глядя на залив, и размышлял, стоит ли вообще ложиться, когда слуга доложил, что человек, отказавшийся назвать свое имя, желает увидеться со мной наедине. Это был Фивершем. На веранде горела лишь одна лампа, а ночь была темной, и потому я его не узнал, пока он не оказался совсем близко.
Этни тут же перебила:
— Как он выглядел?
Уиллоби наморщил лоб, выпучив глаза.
— Честно говоря, не знаю. Полагаю, как большинство людей, проведших год-два в Судане. Слегка изможденным, в таком роде.
— Ладно, это не важно, — со вздохом разочарования сказала Этни.
Пять лет она ничего не слышала о Фивершеме. Она просто жаждала вестей о нем, услышать его привычные фразы, описание знакомых жестов. Она по-женски тревожилась за его здоровье, хотела знать, изменился ли он внешне, и если да, то как и насколько. Но, взглянув на туповатое, невнимательное лицо капитана Уиллоби, она поняла, что придется обойтись без этих подробностей, как бы ей ни хотелось.
— Прошу прощения, — сказала она, — продолжайте, пожалуйста.
— Я спросил, что ему нужно и почему он не назвался. «Ты бы меня не принял», — ответил он и вынул из кармана пачку писем. Эти письма, мисс Юстас, некогда были написаны в Хартуме генералом Гордоном. Их довезли вниз по Нилу до Бербера. Но тот в день, когда они достигли города, он сдался махдистам. Гонец, привезший их, Абу Фатма, спрятал письма в стене дома торговца солью по имени Юсуф. Абу бросили в тюрьму, но он сбежал в Суакин. Письма оставались в стене, пока их не вернул Фивершем. Я просмотрел их и понял, что в них нет особой ценности, и в открытую спросил Гарри, зачем он, не решившись в свое время отправиться на войну со своим полком, рисковал ради них жизнью.
Стоя на веранде над раскинувшимися перед ним тихими водами, Фивершем спокойно поведал свою историю. Рассказал, как наткнулся на Абу Фатму в Суакине, как замыслил вернуть письма, как они вдвоем добрались до Обака, но Абу Фатма не осмелился идти дальше, и тогда Фивершем один на сером осле двинулся к Берберу. Он даже не скрыл, что при виде низких бурых стен города и финиковых пальм на берегу Нила его охватила паника, как в безумном страхе он метался по пустыне. Однако кое-что он опустил. Он ничего не сказал про те часы, которые провел, лежа на горячем песке с натянутым на голову плащом, когда представлял печальное лицо женщины с другого континента, чтобы набраться мужества.
— На закате он пошел в Бербер, — только и сказал капитан Уиллоби, однако Этни Юстас этого было достаточно. Она вздохнула с облегчением,
— Он пошел в Бербер, — тихо повторила она.
— И обнаружил, что старый город разрушен ордами эмира, а новый построен со стороны его южной границы. А те приметы, по которым Фивершем мог бы опознать нужный дом, исчезли. Крыши сорваны, дома разрушены. Остались лишь узкие переулки между осыпающимися стенами, разбегающиеся в разных направлениях под звездным небом, так Фивершем описал это место. То там, то сям поднималась разрушенная башня, руины дома богача. Но никаких признаков, где мог находиться дом Юсуфа, когда-то торговавшего солью на рынке. Никакой надежды найти его на многих акрах осыпающейся глины. Там уже вырыли норы лисы.
Улыбка на лице Этни потухла, но она снова посмотрела на белое перо в своей ладони и довольно засмеялась. Перо пожелтело от пыли пустыни. Это было доказательством, что история правдива.
— Продолжайте, — попросила она.
Уиллоби описал, как Фивершем отправил к колодцам Обака негра с осликом.
— Две недели Фивершем оставался в Бербере, — продолжил Уиллоби. — Неделю он каждое утро ходил к колодцу и ждал возвращения негра из Обака, и неделю негр искал Юсуфа, некогда продававшего на рынке соль. Вряд ли вы представляете, что значили для Фивершема те две недели: тревога, опасность, постоянное ожидание, что кто-то его остановит, понимание, что если его поймают, смерть окажется самым легким из возможных наказаний. Вообразите город: низкие дома и широкие песчаные улицы, там и сям ямы, из которых добывают глину для строительства, и жгучее солнце на безоблачном небе. Ни одного темного угла, чтобы укрыться. И весь день по улицам носится и шумит толпа — такова махдистская политика, набить город народом, чтобы каждый был на виду и каждый мог оказаться шпионом. Фивершем не смел искать ночлег из страха, что его выдаст акцент. Он мог покупать с лотков еду, но боялся заводить разговоры. Ночами он спал в каком-нибудь углу заброшенного города. По тем же причинам он не мог праздно разгуливать днем, прислушиваясь, не прозвучит ли случайно где-нибудь имя Юсуфа, рискуя, что другие зеваки заведут с ним беседу. Не смел он и исследовать руины. От заката до рассвета он должен был быстро ходить по улицам, как человек, спешащий по неотложному делу. И так продолжалось две недели, мисс Юстас! Хотел бы я рассказать вам об этом столь же живо, как он в ту ночь на балконе дворца в Суакине.
Этни тоже желала этого всем сердцем. Гарри Фивершему удалось превратить для капитана Уиллоби свою историю в реальность, так что даже по прошествии пятнадцати месяцев этот лишенный воображения человек чувствовал контраст и ущербность своего рассказа.
— Перед нами лежала тихая гавань Красного моря, над нами — африканские звезды. Фивершем говорил совершенно спокойно, но со странной решимостью, не отводя глаз от моего лица, будто заставляя меня чувствовать вместе с ним. Даже закурив — а к тому времени я предложил ему сигару и кресло — он не отвел взгляд. Да, я сделал это, мисс Юстас, и впервые за четыре года он сидел с равным себе, или, точнее, со своим соотечественником на равных. Он сам так сказал. Как бы я хотел вспомнить все, что он говорил.
Уиллоби остановился, беспомощно напрягая память, но в конце концов сдался.
— Что ж, — продолжил он, — после того, как Фивершем две недели скрывался в Бербере, негр обнаружил Юсуфа, который больше не торговал солью, а завел маленькую плантацию сорго на берегу реки. От Юсуфа Фивершем заполучил приметы, позволявшие найти дом, где были спрятаны письма. Но Юсуфу не стоило доверять. Возможно, Фивершема выдал акцент. Скорее всего, Юсуф принял его за шпиона и счел за лучшее самому признаться эмиру Мухаммеду-аль-Хейру в своей роли в сокрытии писем. Однако это лишь предположение. Факт в том, что в ту же ночь Фивершем в одиночестве отправился в старый Бербер.