Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения)
Шрифт:
Своей книгой Мэри Шелли открыла первую страницу философской драмы о столкновении людей с ими же созданными искусственными существами, драмы о Человеке, хотя бы в мечтах ощутившем себя в роли Создателя. И как во всяком прологе, в романе Шелли читатель-зритель уже в состоянии уловить то настроение, что не покинет его долгие четыре действия этой драмы.
В прологе задан образ. Мэри Шелли не писала о роботе; у существа из плоти и крови, вызванного к жизни Виктором Франкенштейном, был человеческий мозг. Ни о какой кибернетике еще и речи не шло, и в книге нашли отражение более созвучные времени идеи из области биологии, химии и медицины. Но не научным проблемам посвящался роман Мэри Шелли. Волновало писательницу другое: воздействие набиравшей силу науки на жизнь людей.
Остается
Что нового принес с собой "Франкенштейн"? Детище всемогущего разума вдруг обнаруживает незапланированные свойства, стремления и способности и в конце концов восстает… Где-то ведь это уже было? Мэри Шелли дает ясный ответ в подзаголовке романа: "Современный Прометей". Однако, кроме неожиданной инверсии старинного мифа, в книге схвачено что-то еще, что-то безусловно важное и относящееся более к науке, чем к мифологии.
Не символическое ли это выражение самой идеи прогресса, ход которого вырвался из-под контроля цивилизации? Стоит встать на такую точку зрения, как книга Шелли приобретает иной смысл, — это уже не просто очередной "готический роман", насыщенный тайнами и роковыми страстями. Ведь в те времена никто не писал о прогрессе. О мире, в который хлынула лавина изменений — и темп их возрастал до тех пор, пока изменения не превратились в единственную константу этого мира. О времени, когда любое действие грозит выпустить на волю очередного джинна (которого уже по счету?), и неясно, будет ли тот строить дворцы или разрушать их.
И наконец, был миф, сформированный массовой культурой. В первой половине XX века усилия бульварной фантастики [25] быстро свели на нет философскую проблему. Раздираемый нечеловеческими страстями Виктор Франкенштейн превратился в записного маньяка-ученого, а пафос романа свелся к идее неизбежного зла, которое будто бы несет с собой наука. Хотя именно этот "второй" Франкенштейн — Франкенштейн массовой культуры — принес Мэри Шелли признание.
25
Тут помогло могущественное американское кино. Для миллионов кинозрителей, слыхом не слыхавших о романе Мэри Шелли, образ Франкенштейна ассоциируется прежде всего с демонической маской, созданной актером Борисом Карловым.
Детище болезненного гения Франкенштейна отомстило людям. И не своими действиями, о которых повествует роман, а, скорее, градом вопросов и сомнений, обрушившихся на голову человека, возомнившего себя создателем. Богом быть нелегко.
Каково человеку — грешному, мятущемуся, земному — оказаться в положении существа почти всемогущего, дарующего жизнь? А потом почувствовать себя как бы "недоразвитым" по сравнению со своим творением? Что испытывает педагог, как в кривом зеркале увидевший в воспитуемом собственные черты — как раз те, которые отнюдь не вызывают гордости? Кому в будущем править землей — людям или их искусственным созданиям, превзошедшим в развитии создателей?
Вопросы, вопросы — целый водопад удивительно недетских и, да простят нас читательницы, совершенно "неженских" вопросов низвергнулся со страниц романа юной Мэри Шелли. Мы сейчас ломаем над ними голову — мы, во всеоружии более чем полуторавекового опыта, стоящие на пороге третьего тысячелетия! А вот как она все это разглядела — в тихой сонной Швейцарии начала прошлого века?..
Научная фантастика еще погрузится с головой в это море проблем, угаданный символ окажется вполне адекватным миру XX века. А потом появится
Вот что за существо выпустила на белый свет в 1818 году Мэри Шелли. До конца жизни она написала еще две фантастические книги, но только это первое дитя оказалось по-настоящему любимым. И обессмертило имя своей родительницы.
Потому что "Франкенштейн" породил качественно новую литературу. При всем обилии наивных благоглупостей и преувеличений, которыми пестрит фантастика о роботах, она все-таки рассказывает о мире, в котором нам предстоит жить. Мире, где человечество уже не будет одиноким. И в союзе ли с новоявленными помощниками, в схватках ли с бездушными "конкурентами" — но ему неизбежно придется взглянуть на себя со стороны.
…Мэри Шелли приоткрыла занавес. Вот уже на сцене светлеет, и мы в состоянии разглядеть действующих лиц.
Мы хотели быть, как люди. Хотели стать людьми… Вы дали нам оружие. Мы не могли не стать господами… Надо убивать и властвовать, если хочешь быть, как люди. Читайте историю! Читайте книги людей! Надо властвовать и убивать, чтобы быть людьми!
Слово "робот" вошло в словарь XX века задолго до появления самих роботов и породило немалую путаницу в терминологии.
Современные роботы, которые сейчас производятся десятками тысяч, — это, как правило, автоматы узкого профиля: электронные "руки-манипуляторы", автосварщики, тележки-автопогрузчики и тому подобное. Они ничем не напоминают роботов научной фантастики, и немудрено: может ли всерьез заинтересовать писателя "внутренний мир" автооткрывалки жестянок из-под пива?
Искусственные человекоподобные существа, с которыми фантастическая литература разбирается без малого два века, правильнее было бы назвать андроидами. Впервые это слово [26] прозвучало по-английски (тогда еще применительно к простому механическому автомату) в 1727 году — в ссылке на легендарные роботы средневекового алхимика Альберта Великого, вознамерившегося создать искусственного человека-гомункулюса. А следы легенды теряются во тьме веков: описанные в "Илиаде" золотые механические помощницы бога Гефеста, искусственные существа в индийских Упанишадах, сцены восстания андроидов в карело-финском эпосе "Калевала" и древнееврейская легенда о Големе.
26
В научной фантастике оно не приживалось вплоть до сороковых годов. Оксфордский словарь указывает в качестве первого литературного источника роман Клиффорда Саймака "Время, туда и обратно", вышедший в 1951 году. Однако десятилетием раньше Эдмонд Гамильтон, создатель авантюрной серии о супермене Карте Ньютоне ("Капитан Будущее"), так описывал друзей героя: "Грэг, гигантский металлический робот; Ото, искусственный андроид, и престарелый Саймон Райт, супермозг, живущий в специальном сосуде…"
Строго говоря, Голем — это первый детально описанный робот-андроид мировой литературы. "Эти големы представляют собой глиняные фигурки, воспроизводящие какого-нибудь определенного человека; над ними произносятся таинственные и чудодейственные заклинания, и на лбу у них пишется слово "эмэт", что значит "истина", после чего они оживают и могли бы быть использованы для разных дел, если бы они не вырастали с такой быстротой, что скоро начинают превосходить силой своих создателей. Но покуда можно достать до их лба, их ничего не стоит умертвить: нужно только стереть со лба первое "э", тогда останется лишь "мэт", это значит "мертвец", и големы мгновенно распадаются, как сухая глина…" Стоит вчитаться повнимательнее в это описание, данное немецким писателем-романтиком Ахимом фон Арнимом: перед нами ясно очерченная проблема "робот — человек"!