Четыре с половиной
Шрифт:
— Испанец?
— Да, крупный композитор испанский.
Гитара вдруг стала возражать своей грусти, протестно даже, пытаясь раздвинуть пространство, найти в нем большое и важное.
Тот опять произнес:
— Радость яростная у них, а печаль безысходная.
Сзади фраза понравилась, но человек прикинул что-то внутри себя.
— До такси где работали?
Водитель, будто на чем-то пойманный, слегка вобрал голову в плечи.
— Преподавал в музыкальной школе. Но, знаете, в девяностые переключился,
— Да, — согласился клиент, — вся страна привыкла. Черт-те к чему.
Алексей забрал чемодан, говорит полагающиеся слова соболезнования.
В такси все-таки подукачало, и вокруг все нестойкое, уходящее из внимания.
— Погоди, я прослушал, какая еще жеребьевка?
............................................................................
— Теперь, господа наследники, откройте ваши шары и продемонстрируйте нам результат.
Стало заметно, что никому не хочется это делать.
— Прошу! — подстегнул нотариус.
Руки людей задвигались, размыкая небольшие белые шарики...
— Внимание, господа свидетели, итак... — прежде чем он продолжил, раздались вздохи, неясные звуки...
— Черт! — радостно выговорила молодая особа.
— Крест у вас, сударыня, — рука нотариуса показывала на нее.
............................................................................
— То есть вот она, формальная совершенно родственница, и стала наследницей?
— Ну да, я сам обалдел. Муженек ее, по-моему, тоже. Там для похорон должно быть общее решение еще.
— Так что же?
— Она определила остальным по пять миллионов долларов каждому. Все согласились провести похороны завтра, я с утра Макара послал на кладбище — приготовления нужные произвести.
— Странная история. А впрочем, не любил покойный наш скуку жизни.
— Не любил. Дай Бог ему на том свете... — молодой человек поднял голову и перекрестился.
— Ты, Алеш, отнеси чемодан в мою комнату, а я в бар зайду, с дорожки хочу чего-нибудь. А потом, знаешь, в город подамся — в родное заведение заглянуть, со старыми товарищами повстречаться.
— Я вас отвезу.
— Нет, брат, не надо. Тут до трассы десять минут прогулочным шагом.
Всё внутри родное-знакомое — зимний сад, куст розовый его любимый с готовыми уже, но нераскрывшимися бутонами.
Человек прошел дальше, к деревцу с красноватыми листьями, за которым уже открывался бар... бренди сейчас лучше всего, и кофе.
— Здравствуй, Аркадий, — он увидел племянника, которого несколько раз здесь раньше встречал, и еще одного человека — провинциального какого-то вида. — Здравствуйте, — он назвал тому свою фамилию, имя, отчество.
Человек
Да, тот самый Олег — сводный брат, с Урала откуда-то.
Аркадий выглядел вяловато, с мешочками под глазами, и вроде лишний вес поднабрал за последнее время.
— Ты бы со своей женой познакомил, — проговорил человек, проходя к бару.
— Появится скоро, — лениво произнес тот.
Человек почувствовал то, что неприятно уже посещало в последнее время — сердцебиение. Раньше никакие волнения к этому не приводили, а теперь вот бывает.
Бренди поможет — он взял попавшуюся начатую уже бутылку, налил немного и выпил. Потом, пока сипел в чашечку кофе, решил, что больше не надо — можно и в городе выпить, все равно надо зайти в какой-нибудь ресторан и поесть — он с утра только чаю попил перед вылетом.
И захотелось очень пройтись скорее к трассе мимо растущих с другой стороны дороги сосен, успокаивающих стройным безмолвием.
Для приличия, дожидаясь пока чуть остынет кофе, он спросил у Олега о житье-бытье в их провинции. Тот в коротких словах описал картину безрадостную, ожидаемую, впрочем, вполне.
Человек, допив кофе, окончательно ощутил бодрость и попрощался до вечера. И совсем заспешил, потому что уже чувствовался голод.
В доме на этот предмет, разумеется, что-то есть, но лучше все-таки по дороге где-нибудь в ресторане, он, тем более, теперь долларовый миллионер.
Однако вот мысль от этого, странно, приводит в тупик — как жить дальше, как себя перестраивать?
Уже у выхода совсем, когда шагнул за панели, услышал сзади женский голос — с ним громко поздоровались.
Человек повернулся, оказавшись не внутри и не снаружи, и увидел на последних ступеньках центральной лестницы тонкое существо в темном открытом платье, годящемся скорее не для траура, а для вечерних мероприятий.
Он подождал, не зная, куда ступить, но вышло так, что женщина подошла и сама сделала шаг наружу.
— Очень рада с вами познакомиться. Меня зовут Елена. А вы, я знаю, Сергей Петрович.
— Верно.
Они чуть отошли от панелей, оставаясь от солнца под козырьком.
Не те его годы, чтобы очень разглядывать, но красивая особа — во всем, кажется, глаза выразительные и умные.
— Сергей Петрович, я знаю, как много вы в свое время сделали для покойного.
— Аркадий рассказывал?
— Знаю, — повторила она. — Позвольте мне утроить ваш наследственный приз?
Вот тебе, предложение! Она улыбалась с искренностью, которая бывает у малых детей, когда те хотят со всеми делиться радостью.
— Позвольте, Сергей Петрович.
— Нет, не позволю, сударыня. Вы не обижайтесь.
Ее лицо исказилось и наполнилось тоже детским совсем сожалением.
— Я не обижаюсь, я даже предполагала.