Четыре степени жестокости
Шрифт:
Я почувствовала неприятное покалывание в желудке, словно это первый симптом страшного, неизлечимого заболевания, разъедающего внутренности. Человек с камерой в руках шел по коридорам Дитмарша. Бесконечные двери камер с отверстиями на уровне пола и пояса. Изолятор. Оператор остановился перед одной из камер и вежливо постучал в металлическую дверь. В отверстия просунулись сначала руки в наручниках, а затем — ноги. Дверь отворилась, и в камеру вошел надзиратель, которого снимали ниже груди. Через минуту вывели закованного зэка. Но я заметила, что кандалами дело не обошлось. На глазах у него была лыжная маска, закрытая фольгой, а на ушах — наушники вроде тех, что носят сигнальщики на аэродроме для блокирования всех
Место действия опять сменилось. Дверь распахнулась, и передо мной возникла комната административного корпуса, заполненная народом. Собравшиеся криком поприветствовали оператора. Камера стала поворачиваться то в одну, то в другую сторону, словно здороваясь с окружающими оператора людьми. Затем камеру установили на штатив. В объектив посмотрел один из надзирателей, проверяя, насколько хорошо она закреплена. Это был Дроун. Затем камеру снова взяли в руки.
Это напоминало видео со студенческой вечеринки. Обычное для мужчин-надзирателей поведение. Алкоголь лился рекой, все громко смеялись и непристойно шутили. Если Руддик хотел доказать, что офицеры охраны развлекаются в рабочее время, приносят выпивку и слушают музыку, ему это удалось. Но мне было абсолютно все равно.
Затем поведение моих коллег стало совсем уж непотребным. Один из офицеров охраны снял штаны и стал расхаживать по комнате с голым задом. Я увидела женщину-надзирателя, которая медленно извивалась под музыку, словно стриптизерша. Кажется, это Кони Полтцоски — довольно грубая женщина сорока с небольшим лет. Она много пила и курила. А теперь еще и унижала себя на глазах у целой компании мужиков. Наверное, люди вроде Руддика считают это омерзительным. Но я продолжала смотреть.
Место действия снова поменялось. Похоже, вечеринка завершилась или подходила к концу. Я расслышала шаги и чьи-то голоса. Камеру снова взяли, и в объективе возникло странное лицо. Размазанная помада на губах. Глаза, подведенные черной подводкой. Испуганный взгляд. Когда оператор отошел назад, я узнала заключенного, одетого в коктейльное платье без бретелек. Как же было его имя? Все называли его Скважиной. Он был хрупким и застенчивым, но все равно казался нескладным, мужеподобным и неуклюжим в туфлях на шпильках. Камера сделала панораму, и я увидела, что лица офицеров закрывают колпаки. Меня так поразил их внешний вид, что я не сразу поняла, кто передо мной. Колпаки были сделаны из серой фланели. Они свободно спадали на плечи, так, что их нужно было постоянно поправлять.
Я беспомощно наблюдала, как надзиратели обступили Скважину. Они заставили его залезть на стул в своих туфлях на шпильках. Камера поднялась вверх, и я увидела, что на шее у Скважины веревка из простыни. Его глаза были полны ужаса. Он плакал. Чей-то приглушенный голос велел ему заткнуться. Чья-то рука поднесла электрошокер к телу Скважины, и он отклонился в сторону, боясь, что в любой момент его может ударить током. Я услышала, как кто-то выругался. Ему стали зачитывать обвинения. Он был наркоманом и гомосексуалистом. Он отказывался повиноваться. За это он должен понести наказание. Кто-то выбил стул у него из-под ног. На одно ужасное мгновение Скважина завис в воздухе, а затем, как мешок, рухнул на пол. Все громко засмеялись.
Его подняли и снова надели на шею петлю, и он опять стал умолять, чтобы ему сохранили жизнь. Его крики были ужасны. Стул опять выбили у него из-под ног, и он, как и в прошлый раз, упал. Надзиратели продолжали смеяться, пока Скважина
Экран почернел. Я услышала, как где-то в темноте истерично загудела машина. Наступил Новый год.
ТРЕТЬЯ СТЕПЕНЬ
21
Руддик не объяснил, ради чего он все затеял. Даже не сказал, куда мы оправляемся. На второй день нового года он предложил встретиться в 8.30 утра на парковке у «Макдоналдса», что рядом с тридцать шестым шоссе.
Я плохо спала и проснулась рано. Направляясь на восток, видела, как быстро встает солнце — его сияющий шар поднимался над горизонтом, разгоняя предрассветную мглу. Снег стаял, обнажив грязную обочину дороги.
«Макдоналдс» располагался прямо у съезда с шоссе, рядом с большим торговым центром, где были спортивный магазин, юридическая контора и китайский ресторан. Я приехала на десять минут раньше условленного времени и почувствовала острую потребность в кофе, поэтому свернула в аллею, ведущую к окошку выдачи. Как только позади меня встала еще одна машина, я заметила Руддика. Он сидел в незнакомом мне автомобиле — серебристом «форд-седане», припаркованном рядом с мусорным баком. Ждал меня. Мне вдруг стало неудобно. Будто я опаздывала на собеседование. Я пожалела, что решила купить кофе, и попыталась поймать его взгляд, но он не замечал меня. Я посигналила, однако он не обратил внимания. С раздражением я уставилась в зеркало заднего вида.
Когда я наконец получила большой стакан черного кофе, то уже опаздывала на две минуты. Заехала на парковку, увидела свободное место через четыре машины от Руддика. Пожилая пара тоже собиралась свернуть туда. Пришлось подрезать их автомобиль, а затем терпеть возмущенные взгляды, выходя из машины. Я направилась к Руддику, понимая, что мой поступок продиктован одновременно отчаянием и бессмысленной мстительностью.
Я села в машину и поудобнее расположилась на сиденье. Под ногами у меня валялась обертка от чего-то съестного, но салон был чистым. Здесь пахло, как в автомобиле, взятом напрокат.
— Ты застряла в очереди, — произнес он. Значит, видел меня. — Думаю, нам лучше проехаться вместе.
Я кивнула. Он был в штатском. Джинсы, футболка, поверх нее свитер из овечьей шерсти. Волосы хорошо уложены, будто он только что посетил парикмахера.
— Чья это машина? — спросила я, когда мы выехали с парковки и направились к шоссе.
— Служебная. Предоставили на время расследования, — ответил Руддик. — Мы держим ее на парковке для особых случаев.
Авто, которое выделяют для особых случаев? И кого он подразумевал под словом «мы»? Я до сих пор не знала ответов на эти вопросы, но Руддика как подменили: он держался спокойно и уверенно, словно хотел показать, что его скованное, замкнутое поведение на работе просто игра.
Я не стала ни о чем спрашивать. Но на заднем сиденье увидела дипломат и заметила кобуру у него на плече под свитером. Я не знала, действительно ли он выполняет особое задание или это обычное мужское позерство. В отличие от большинства надзирателей-мужчин в повседневной жизни я не носила пистолет. По каким-то непонятным причинам нам было предписано держать при себе оружие, которое мы сдавали, когда заходили на территорию тюрьмы. Мне всегда казалось это безумием — приходится таскать оружие, когда ты отдыхаешь на выходных с семьей, только потому, что тебе это разрешено, но запираешь пистолет в своем шкафчике, когда идешь на работу, чтобы плохие парни случайно не отняли его у тебя.