Четыре встречи

Сухоцкая Инга

 

Разложив папки, Инна-Нина спрашивала у пассажира «как устроились», щебетала, сверяла, играла очаровательными ямочками на щеках, и таким задорным, напористым было ее кокетство, что Марина даже залюбовалась. Зато сама пассажирка никакого впечатления на Инну-Нину не произвела: невзрачненькая какая-то, мордочка не накрашена, волосы назад убраны, как у старухи; «эдак всю жизнь прокукуешь. Хорошо, если мужичка завалященького найдешь, детей народишь, а дальше что? Тоска зеленая? Назад оглянешься, – вспомнить нечего?! Молодость – она один раз дается, и прожить ее надо, чтоб мало не показалось…», – и быстро забрав у Мрыськи билет,

с безлико-громким «кипяток в конце вагона, чай-кофе позже» Инна-Нина вышла из купе. 

 

– Мариш, ты вообще дар речи утратила? Или со мной говорить не хочешь? – Алексей скользнул взглядом по ее губам, манящим нежной, дышащей естественностью, и с легкой улыбкой «я совсем не страшный», продолжал «пытать». – Ладно, спрошу о другом... Почему ты тогда, после первой встречи, так и не позвонила? Я ждал… 

– Теперь-то что?! 

– Теперь, может, и ничего. Но ты ж обещала. 

– Я говорила «постараюсь», – выдавила Марина. Обещать было не в ее правилах. Он просто этого не знал. 

– Извини, – причуды памяти… – со всем добродушием ответил Алексей. – Как подружка твоя? 

– Соня? Ты ее помнишь? 

– Как видишь… – кому сказать, он долго помнил ту встречу. 

 

Сначала сам думал – так, милая глупость, виньетка к весеннему дню, а потом по глазам, раскосым да жгучим, заскучал, звонка ждал, в уме все детали перебирал, чтоб эту девочку найти, но кроме того, что зовут ее Мариной, а подругу ее Соней, и живут они, видимо, в центре, – так ничего и не вспомнил. Кофе не раз на том пяточке пил, – вдруг она зайдет, вдруг почувствует, что он рядом. А пока надеялся, – с Татьяной (женой) завертелось, да так лихо, что сам не заметил, как «женатиком» стал. 

 

– Напитки! Кофе! Чай! – ломилась в дверь Инна-Нина, дребезжа столиком, уставленным стаканами. 

«Да угомонишься ты?!» – досадовал Алексей на востроглазую проводницу, и, спеша внести в ее планы ясность, как можно ласковей спрашивал свою vis-a-vis: 

– Что будешь, Мариш? 

– Чай! – с кофе полночи не заснешь, а тут поскорей бы с разговорами завязать да проспать до самого Питера, чтоб на глупости времени не оставалось. Еще боль эта… Рука сама потянулась размять затылок и шею. 

– Голова что ль болит? – хмыкнула Инна-Нина. – Может, таблетку? 

– Спасибо, так пройдет. Это от жары. 

– Спадает уже… – успокоил Алексей, поежившись для виду, и тоже взял чай, в надежде, что «чайная» солидарность умиротворит Марину и вернет ему прежнюю доверчивую слушательницу. 

 

Но и после ухода проводницы разговор не получался, ни внимание и добродушие Алексея, ни величие физики не смогли смягчить ее напряжения. Скоро и чай был выпит, и Марина, сухо пожелав «Спокойной ночи» и распустив волосы (чтоб голова поскорей прошла), улеглась, отвернувшись к стене, и неожиданно быстро заснула. 

 

А вот Алексею не спалось. Он ворочался, комкал подушку, перестилал постель, просто сидел, закрыв глаза и призывая сон, но сон не шел, и он открывал глаза... В тусклом свете ночника, в смешении бледно-розовых тонов и серо-синих теней, плед укрывал девичий силуэт, как ракушка – жемчужинку. Длинные волосы свободно струились по подушке, плечам и лицу Марины. «Хорошо ли ей спится? У нее ж голова болела», – и он прислушивался к ее дыханию, поправлял занавески, чтоб проносящиеся мимо огни не разбудили ее, пугался болезненной

серости ее лица, присматривался, убеждаясь, что это – из-за освещения; присаживался рядом, аккуратно отводил прядки, не сводя глаз с подрагивающих ресничек, и улыбающихся неведомо чему губ, уверялся, что все хорошо, но спокойней не становилось, – в сердце просилась боль, беспричинная и ненужная. И Алексей вышел в коридор, чтоб, не видя Марины, обрести душевное равновесие.

 

Встреча вторая. Глава 9. Женитьба 

 

Из купе проводницы доносился мужской голос: «Лежат муж с любовницей: вино, все-такое, вдруг жена возвращается…» 

 

*** 

 

Татьяна, жена Алексея, знала сотни таких анекдотов, охотно делилась ими и любила посмеяться над горе-любовниками. И пока слушатели, кто с восхищением, кто с завистью, любовались на ее роскошно подрагивающую, изобильную грудь, торжествующе поглядывала на Алексея: видишь? цени! И он ценил, как умел. 

 

Многие, пооблизывавшись месяц-другой на ягодку-Танюшу, пугались ее не по-женски прямолинейного нрава и тихо исчезали с ее горизонта. Но Татьяну эту не смущало: при ее-то формах удержать мужичка не вопрос, но прежде, по плану, – институт, хорошая работа, зарплата, и только потом поиски жениха. (Список предъявляемых требований был подробным и длинным.) 

 

Когда настало время определяться с личной жизнью, Татьяна сначала правдами–неправдами, через родственные и неродственные обмены, получила в единоличную собственность двухкомнатную квартиру, а уж потом занялась подбором кандидатуры: ходила по разным соревнованиям, матчам, клубам, даже в автошколу записалась. Вечера выпускников тоже кстати оказались: мужичков пруд пруди (вуз-то технический), и общие темы всегда найдутся. Там и заприметила Алексея: высокий, обаятельный, с лучистым взглядом, легкой походкой, – экстерьер годился. По своим каналам узнала «установочные данные»: полная семья, местная прописка, образование, понятно, высшее, в браке не состоял, детей нет, здоровье в порядке, – короче, можно брать. Правда, ходила о нем слава сердцееда, – уж больно симпатичный, – но другого б она не потерпела, ни она, ни ее честолюбие. 

 

Не слишком зацикливаясь на конфетно-букетных настроениях (только деньги переводить да время тянуть), она занялась общественным мнением. Оно сработало, как и положено, – беспардонно и быстро. Скоро в тайну будущей свадьбы было посвящено полгорода, а Лешик все медлил. 

 

Какую девушку не тянет на романтику? особенно, в пору сердечных волнений! Татьяну не тянуло. Никак. Ни разу. Собственно, ничего против любовной болтологии она не имела, но в душе презирала и ее, и тех, кто на нее ведется. Алексей с таким практицизмом еще не сталкивался: 

– Ладно – письма, стихи, дневники… Но искусство? Добрая половина книг, картин, романов любовными флюидами пропитана! – пытался он пробудить в Татьяне сочувствие к прекрасному и поэтическому. При таких-то формах – еще б и содержания поромантичней, поженственней… 

– И флюиды твои чушь, и искусство… – не задумываясь, парировала та и кокетливо оправляла что-то на груди. 

– А Пушкин, Лермонтов, Есенин? 

– Лодыри и бабники! 

– И не скучно тебе жить? 

– Мне? Скучно? Да я все время в действии, в процессе, в движении! Ставлю цель – и иду к ней! Препоны, преграды, – а я иду!