Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)
Шрифт:
Кастусь бережно поднял раненого, положил его руку себе на плечо, левой рукой обхватил вокруг пояса. Разведчик едва переставлял ноги. Его ранило в правый бок. Осколок, видно, задел легкое. Парень хрипел и часто сплевывал. Кастусь тоже с трудом наступал на ногу. В сапоге у него хлюпало…
Так они брели час или два, а может и больше. До реки было еще далеко, а до рассвета оставалось немного. В голову Кастусю лезли невеселые мысли. На рассвете гитлеровцы сразу увидят партизан на этом голом поле…
Здоровая нога у Кастуся подсеклась, он упал, и товарищ тяжело навалился на него… Собравшись с силами, поползли вперед. Перебрались
— То-варищ командир, — прохрипел разведчик, — уходите за реку… Я не могу…
И хотя Кастусь понимал, что затемно им едва ли удастся добраться до Друти, он решительно сказал:
— Будем ползти вместе.
— Оставьте меня, вы со мной не успеете.
Разведчик уронил голову на рыхлую землю и застонал. Потом, не поднимая головы, добавил совсем слабым голосом:
— Живым я не дамся… Я комсомолец… У меня в пистолете непочатая обойма…
«Нет, — подумал Кастусь, — погибать нам рано».
Он поднялся и срывающимся голосом произнес:
— Товарищ Пилипеня! Приказываю ползти! Слышишь?
Юноша поднял голову, уперся руками в сырой пласт пашни и встал на колени. Стоял, хрипло дыша, минуту или две и вдруг поднялся на ноги и без помощи Кастуся шагнул. Он шел, как слепой, вытянув вперед руки. Его ноги заплетались, он спотыкался, потом упал…
Они ползли по пашне, по какой-то низине, заросшей мелким кустарником…
Уже светало, когда впереди послышался шум воды — плескалась Друть.
Оставив раненого разведчика на партизанской заставе, Кастусь вернулся верхом на коне в Ольховку. Сюда Кораблева должна прислать схему огневых точек гарнизона. Кастусь считал эту схему чуть ли не главной целью своей разведки в Дручанске и поэтому возвращаться без нее в отряд не хотел.
Ольховка в стороне от шоссейной дороги, в пяти верстах от Дручанска. Приютилась под зеленым крылом древнего бора. После разгрома полицейского гарнизона немцы сюда заглядывают редко. Тут от них легко ускользнуть. Лес шумит рядом с избами, сразу же на задворках. В его сумеречной чащобе можно укрыться от любой облавы.
Кастусь остановился в доме бывшего колхозного садовода Михася Левшука, которого в колхозе все называли просто садоводом. С Халхин-Гола он вернулся хромым. Однако это не помешало ему с первых дней войны стать самым активным связным партизанского отряда, которым командовал Максим Максимыч.
Сестра садовода — шестнадцатилетняя веснущатая, голубоглазая Ядя — промыла Кастусю рану, смазала йодом, сохранившимся в пузырьке еще с прошлой весны, туго забинтовала. Рана оказалась неопасной. На сеновале сделали разведчику тайник, и он стал ждать среды — условленного дня встречи с Кораблевой.
Через два дня Левшук принес от деда Якуба первую весточку.
Как и предполагал Кастусь, сразу после исчезновения майора в Дручанске начались облавы. Немцы хватали людей на базарной площади, на улицах, на дорогах близ Дручанска.
Дед Якуб тоже едва не попал впросак. Утром, как обычно, он направился проведать бабку Ганну. А в это время по заречной улице шастали немцы и полицейские. Им показалось, что старик норовит шмыгнуть за крайнее прясло. Пока дед Якуб копался в карманах, отыскивая
Дальше дед Якуб сообщал, что Кораблева никаких сведений ему не передала, а просила срочно достать для нее фотопленку. Фотоаппарат она нашла: сохранился сынишкин. Хоть не совсем исправный, однако фотографировать им с грехом пополам можно. А вот фотопленки нет…
Кастусь приказал связному найти фотопленку в Ольховке. Но поиски оказались напрасными. Ни фотопленки, ни аппарата Левшук не нашел.
Кастусь уже приготовил записку Кораблевой. Ночью Левшук должен был переправить это письмо деду Якубу. Но вечером в тайник прибежала Ядя.
— Вот… — выдохнула она, запыхавшись, когда вскарабкалась на сеновал. Закинула за спину упавшие на грудь косы, похожие на ржаные свясла, добавила: — Новенький… И две пленки к нему.
Она положила перед Кастусем «ФЭД» в желтом скрипучем футляре. Нашла она его случайно у одной своей школьной подруги, которая, кроме фотоаппарата, хранит еще военный бинокль и полевую сумку политрука, умершего от ран у них в омшанике летом сорок первого года.
На другой день к вечеру Левшук вручил Кастусю завернутые в черную, светонепроницаемую бумагу негативы. Кораблева предупредила, чтобы берегли их как зеницу ока, — она сфотографировала схему всех огневых точек гарнизона. На этот раз Левшук принес и тревожные вести. И Кораблева и дед Якуб — оба сообщали, что из Млынова в Дручанск прибывают новые войска.
«Что он задумал, этот Таубе?» — спрашивал себя Кастусь.
Не мешкая, разведчик взял карандаш и начал торопливо излагать свою догадку в очередном донесении в штаб, подтверждая ее цифрами и фактами. Но это донесение Кастусю довелось везти в штаб самому. В полночь он получил срочную депешу. Орлов приказывал немедля возвращаться в лес.
Страшная ночь
Секретный пакет принесли Курту Мейеру в восемь тридцать утра, а спустя десять минут в комендатуре началась беготня. Спешно были вызваны командиры рот гарнизонного батальона. Они долго не задержались в кабинете коменданта. После них дважды прибегал зачем-то Шулепа, заглянул наскоро начальник госпиталя. Потом начали сновать по коридору посыльные, назойливо цокая коваными каблуками, Кораблева насторожилась. Было ясно: дручанский гарнизон вместе с прибывшими эсэсовцами спешно к чему-то готовится.
Она ждала, что Мейер поручит ей печатать что-либо секретное и тогда, может быть, удастся разгадать загадку. Но время шло, а секретных поручений не было. Печатала обычные циркуляры, где перечислялись параграфы гарнизонной службы.
И вдруг Кораблева метнулась в мыслях к пакету. Это же он, тот синий секретный пакет, взбудоражил весь гарнизон. Теперь он лежит, конечно, в сейфе. Мейер прочитал его и спрятал.
Кораблева будто ненароком капнула чернил на циркуляр, сделала слово неразборчивым. Спросила разрешения войти в кабинет. Пока Мейер объяснял ей, исподтишка поглядывала на сейф. Захлопнут. Ключ торчит в замочной скважине. Только бы вышел Мейер из кабинета! Хоть на одну минуту…