Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)

Волкодаев Петр Иванович

Шульга вскочил на ноги:

— Девятки, вперед!

Штурмовые группы бросились на мост. Санька топчет пятки кому-то: боится отстать. Под ногами бегущих гудят доски, а впереди вспыхивает и гремит пламя. Пулеметы разноцветными строчками прошивают черный полог ночи.

У самого берега, где мост уткнулся в насыпь, передний партизан повис на колючей проволоке. Кто-то рванул с себя шинель и бросил ее на колючку. Летят на проволоку пиджаки, стеганки, плащ-палатки. И вдруг там, за колючей преградой, куда прыгнули

первые, взвихрился гремучий огонь, сбрасывая людей с моста.

— Вперед, к бункерам! Вперед!

Повелевающий голос Шульги подхлестнул оторопевших. Партизаны наступали на пригорок. Там расплескивали пламя два горбатых бункера. Бегущие швыряли им в оскаленную пасть гранаты, били туда из пулеметов.

А группа Шульги сбежала с моста влево и направилась вдоль реки по дороге, что вела в Сосновку. За оврагом, в приземистом кустарнике, автоматчики залегли сбочь дороги. Шульга шел вдоль засады, что-то приказывал. Наткнулся на Саньку, стоявшего на обочине.

— Ты зачем тут? Ах ты, непутевый! Сейчас бой будет!..

Он лег на мокрую траву в середине цепи и положил Саньку рядом с собой.

— Подпустить вплотную! — передавали вправо и влево приказы Шульги. — Патронов не жалеть!

Шульга положил перед собой автомат, расстегнул кобуру на боку и вынул оттуда револьвер.

— На! — Он сунул его Саньке в руку. — Кнопка предохранителя слева. Нажмешь на нее большим пальцем, тогда стреляй…

Немцы шли из Сосновки густой колонной, шли быстрым маршем, почти рысью: торопились на выручку своим, что засели в бункерах около моста.

С разбегу напоролись на засаду…

Гулкий автоматный рокот и басистое рыканье пулеметов — все слилось в стоголосый нарастающий рев. В первые же несколько секунд на дороге выросла куча трупов. Некоторые эсэсовцы пытались проскочить вперед, но, срезанные пулями в упор, падали на дороге.

Санька видел, как потом была уложена на дороге вторая рота немцев, как третья кинулась в бегство, как партизаны выскакивали из засады и на ходу стреляли в толпу бегущих гитлеровцев…

Шульга тряхнул Саньку за плечо.

— Беги на мост! Пускай Максим Максимыч гонит весь обоз сюда.

Светало, когда Санька прибежал к переправе. По мосту двигались телеги с ранеными. Две подводы уже поднимались на бугор, где дымились разбитые бункера и валялись трупы немецких солдат.

За мостом, возле поворота, откуда выкатывались на рысях последние подводы, гремела стрельба. В синем сумраке рассвета замаячили на бугре бронемашины. Они норовили прорваться к мосту, но партизаны из группы прикрытия осаживали их назад гранатами. Одну бронемашину подожгли. Вторая катилась к реке. Кто-то из партизанской цепи кинулся ей наперерез. Упал почти у самых колес броневика, и в тот же миг из-под железного брюха машины выкатились синие клубки пламени.

На бугор выскочили три грузовика с солдатами. Фашисты

прыгают с машин на ходу, падают на землю, ползут к реке.

Партизаны группами и в одиночку перебегают по мосту на левый берег. Ложатся по обе стороны моста. Стреляют. На вражеском берегу осталось только четверо. С пулеметами. Вот и они отступают. А из-за бугра выползают танки…

У Саньки трясутся коленки. Сейчас танки про рвутся сюда, на левый берег… Он ищет глазами среди партизан Максима Максимыча. Куда он пропал?

Вон кого-то несут на плащ-палатке к телеге. Не его ли?

У самых заплесков маячат два партизана. Разматывают какой-то шнур… Один вылез из-под моста, тоже со шнуром в руке. Внезапно возле них выросла коренастая фигура. Максим Максимыч! Он машет рукой и что-то выкрикивает. Партизаны перебежками уходят от моста… Санька кинулся к командиру отряда, но страшной силы грохот отбросил его назад. Над рекой взлетели бревна, доски, тела немцев. Когда черная туча дыма свалилась в реку, моста уже не было. Лишь покареженные сваи торчали из воды.

Дождь утихомирился, но небо все еще хмурилось. Над землей копнились тучи — серые и по-осеннему холодные.

…Санька ехал с обозом по деревне. На подворьях рвались снаряды: танки «Мертвой головы» обстреливали Сосновку из-за реки. У крайней избы стоял в войлочной шляпе партизан. Покрикивал на обозников:

— Живей к лесу! Пока не прилетели «юнкерсы»…

Из изб выбегали женщины, несли к телегам хлеб и кастрюльки с каким-то варевом.

— Вырвались, родимые… А «мертвяки» выхвалялись вчера: мол, партизанам капут…

На огородах изредка щелкали выстрелы. Там перебегали от плетня к плетню эсэсовцы, за ними гонялись партизаны.

За поскотиной по пашне тянулись к лесу автоматчики из группы прорыва. Впереди четыре человека несли кого-то на самодельных носилках. Возле дороги, на опушке, они остановились и поставили носилки на землю. К ним шли партизаны, снимали шапки…

Обгоняя обоз, Санька бежал к лесу. Протискался к носилкам и — замер. Сердце его дрогнуло, застучало порывистыми толчками, а из глаз брызнули слезы. На носилках, вытянувшись во весь богатырский рост, лежал Шульга. Черноволосый, неестественно желтый, с запекшейся на губах кровью…

Верхом на коне прискакал Максим Максимыч.

— Жив?

Он спрыгнул с седла, упал на колени возле носилок и — отшатнулся, увидев на лбу Шульги, над левой бровью, черную пулевую рану.

А по дороге шли партизаны, ехали подводы, лошади тянули противотанковую пушку — отряд уходил в лесные урочища.

Чей мальчишка?

1

— …Два месяца учили тебя! А ты? Не смог сопляка убрать! С мальчишкой не справился!

— Он упал замертво… — оправдывался Рыжий.