Числовая символика средневековья
Шрифт:
Интерпретации чуда хлебов и рыбы, пяти хлебов обычно относились к категории левого, отождествляясь с благочестивыми делами, пятью чувствами, активной жизнью, евреями, Ветхим Заветом, Старым законом. Таков образец, к которому прикреплены ключи многих двойственных чисел «Божественной комедии».
Одним из самых инклюзивных (включающих множество предметов), а для Данте самым значимым двойственным оказалось число, включавшее две жизни, активную и созерцательную. Активная касалась в основном любви к ближнему, созерцательная связывалась с любовью к Господу.
Поскольку Данте верил, что гармонические действия этих двух жизней (примером служат
Фактически во время всего путешествия спутниками Данте были Вергилий и Беатриче. Беатриче обладала явным значением небесности, церковности. В отличие от нее Вергилий, поборник Рима, вполне вероятно, представлял государство. Или, в более ординарной интерпретации, Беатриче, как Откровение, относится вместе с теологическими добродетелями к созерцанию, располагаясь в Раю во время пышной процессии с правой стороны колесницы. Вергилий же, как Разум, занимает свое место вместе с основными, активными добродетелями.
Предназначенной Вергилию обителью в Лимбе становится Благородный замок, который можно рассматривать как духовное воплощение языческого Рима. Данте настаивал на божественной предопределенности величия Древнего Рима. Но он также настаивал на том, что добродетельное правительство не может существовать без четкого разграничения материального и духовного благосостояния.
Следовательно, в Благородном замке устанавливается именно данное различие, активная или гражданская жизнь представляется такими деятелями, как Цезарь, Брут, Камилла (А., IV, 121–129). Умственная жизнь (должна быть языческим аналогом созерцательной) символизируется Сократом, Платоном и Аристотелем (А., IV, 130–144).
Чистилище еще более последовательно наполнено подобной двойственностью. Мы уже отмечали сходство этой области с земной жизнью человека, который «один лишь занимает промежуточное положение между тленным и нетленным» (Монархия, III, 16, 30–33).
Здесь встречаются Вергилий и Беатриче. Тут же смертность смешивается с бессмертием и семью добродетелям противопоставляются семь пороков. Таким образом, получается, что 7 становится образом человека, составленным из четырех тел и трех душ. 4 считается активным, созерцательным. Иначе говоря, земная жизнь представлена четырьмя основными добродетелями.
Теологические добродетели обладают преимуществом над духовной или созерцательной жизнью. В Чистилище Данте деятелен весь день, а перед рассветом, до начала активного дня, погружается в сон. Соответственно, три звезды, сиявшие ночью как обозначение света («Три этих ярких света»), остаются весь день над горизонтом, в то время как четыре звезды, освещающие лицо Катона, заходят.
Те, что ты видел до рассвета, Склонились, все четыре, в должный срок; На смену им взошло трехзвездье это [49] .49
Ч., VIII, 88–93.
На
Отношение подкрепляется в «Пире», где две строки нисхождения выводятся от Энея к Риму и государству (активному), линия же Давида продолжается до Христа и Церкви (созерцательному) (Пир, IV, 5).
50
Р., XX, 38.
В Марии, матери Бога, линия связывает первого и второго. В земной жизни она представляет телесную сущность Христа, как Царица Небесная являет подходящий символ духовной жизни. Соответственно, Мария и активная, и созерцательная, как говорит Альберт Великий, «подобно ангелам». Последующие уступы Чистилища следуют той же схеме, представляя примеры добродетелей. Римская добродетель иллюстрируется Орестом, Писистратом, Цезарем, Фабрицием, римскими женщинами, Дианой (типичной обитательницей Лимба). Церковная добродетель — Христом, святым Стефаном, святым Николаем и Даниилом (жителями Рая).
Вряд ли стоит считать римскими жителями Писистрата, Ореста и Диану. Они римляне только в том смысле, что Аристотель и Платон являются римлянами, то есть внесли свой вклад в языческую римскую культуру, которая породила совершенство гражданской жизни в Римской империи (которое Данте хотел видеть восстановленным). В том же смысле, как Давид и Даниил, евреи, являлись предшественниками и духовными членами Церкви Данте.
Когда он прошел через опыт седьмого уступа, грезил о Лие и Рахили, представленных в Ветхом Завете, воплощающих разновидности действия и созерцания. Затем Данте увенчивается короной (символизирует государство) и митрой (символ Церкви).
Когда он достигает Земного Рая, его сон претворяется в образах Матильды и Беатриче.
Описание Матильды, поющей и собирающей цветы («Явилась женщина, и шла одна, // И пела, отбирая цвет от цвета». — Ч., XXVIII, 40–42), не оставляет никаких сомнений в ее символическом тождестве с Лией, которая осуществляет похожую деятельность («Я — Лия, и, прекрасными руками // Плетя венок, я здесь брожу одна». — Ч., XXVII, 97–99). Следовательно, Матильда предстает земным активным элементом в его совершенном виде в саду Эдема.
Спускаясь с Неба, Беатриче представляет дух Господа в облике, привнесенном человеку в том саду и позже в мир в образе Христа. Следовательно, на восходе солнца-Света, облеченного тремя теологическими добродетелями, Беатриче восклицает: «Benedictus qui venis!» (А., XXX, 19–33). Перед нами явно образ земного действия и созерцания в своей самой совершенной форме.
Как Данте перемещается от Матильды к Беатриче, от Леты (забвение Зла) к Эноэ (познание Добра), от четырех звезд к трем звездам, так и в Эдеме он двигается от танца четырех основных добродетелей (активного) к более завершенной духовности трех божественных добродетелей (А., XXXI, 103–111).