Чистая душа
Шрифт:
— Кто это?
— Я, старушка, я! Открой!
Его «старушка», как бы не поверив, переспросила:
— Ты это, Газиз?
— Я, Гульниса, я. Не узнаешь, что ли?
Было слышно, как Гульниса отпирала внутренние запоры, потом раскрылась дверь. В коридоре, в свете тускло горевшей лампы, показалась одетая в халат Гульниса.
— Что случилось, Газиз?
— А что, разве заметно?
— Почему так звонишь?
— Ладно, иди, я закрою.
Гульниса давно привыкла к поздним возвращениям мужа. Для нее было вполне привычным
Пока Газиз открывал дверь, она стояла у порога. Хотелось скорее взглянуть в лицо мужа, спросить, что случилось.
Вот Газиз, захлопнув дверь, вошел в комнату. Он стоял, не опуская воротника, не снимая ушанки. От мороза лицо раскраснелось, он даже казался от этого Помолодевшим.
— Холодно на улице?
— Не почувствовал, — ответил Газиз, вешая пальто.
Гульниса все еще оглядывала мужа.
— Где же твой шарф? — спросила она.
— В кармане, не беспокойся.
— Разве тебе его для того подарили, чтобы ты носил в кармане?
Газизу хотелось ответить погрубее, но он пожалел жену. Он хотел подготовить ее, чтобы та спокойно восприняла принятое им решение. В полушутливом тоне сказал:
— Как видно, старушка, дрожишь тут без меня?
— Всякое думается, когда по ночам сидишь одна.
— А что будет, если я уйду?
Гульниса поняла, что ее предчувствия не были напрасными.
— Почему так говоришь, Газиз?
— Как же не говорить — время ведь военное.
— Что-то с тобой случилось сегодня?
— Что бы ни было, Гульниса, все не страшно. Давай чайку согреем.
И Гульниса поняла: на самом деле Газизу нужно что-то сказать ей.
3
Газиз и Гульниса родились и выросли в одной деревне. В детстве они не знали друг друга — деревня была большая. Оба ходили в школу, но школы для мальчиков и девочек были отдельные, и Газиз не знал Гульнисы, как и она его.
После свержения царя жизнь в деревне переменилась. Даже школьники стали активнее, смелее. Стали устраивать вечера, играли в различные игры, которых до этого не знали в деревне. Вот тут Гульниса и познакомилась с Газизом. Только Газиз в это время выглядел настоящим парнем, а Гульниса казалась очень юной.
После Октябрьской революции, когда молодежь пришла с войны, деревня еще более оживилась. Парни и девушки осмелели настолько, что стали устраивать спектакли. Гульниса вместе с Газизом и его друзьями с удовольствием участвовала в них. Но эти веселые дни продолжались недолго. Время потребовало от молодежи серьезных дел. С установлением Советской власти все пожелали учить своих детей, а учителей не хватало. Гульнису, как хорошую ученицу, отправили в Ялантау, на педагогические курсы. Она вернулась о курсов, а Газиза в деревне уже не было. Сказали — ушел воевать против белых.
Что только не приходилось делать Гульнисе в это время. Она и учительницей была, и работала в отделе просвещения.
Газиз прошел в Красной Армии хорошую выучку, закалился в боях. Его вскоре выбрали председателем сельского Совета, потом перевели в волость. А со временем — в Ялантау, центр кантона.
Не прошло года после свадьбы, как у них родился сын. Еще через два года — дочь. Гульниса, хоть и было трудно, продолжала учительствовать. Даже когда появился второй сын, она не бросила работу в школе.
В эпидемию умерли от гриппа оба сына, осталась дочь Миляуша. И Гульниса ушла из школы, чтобы всей душой отдаться воспитанию единственной дочери.
Когда Миляуша подросла, Гульниса решила было снова поступить на работу, но, почувствовала, что сильно отстала, отказалась от этой мысли. Надо было переучиваться заново.
Так Гульниса и осталась дома — матерью, женой, хозяйкой. Оба, и муж и жена, этим были довольны.
Казалось вполне естественным, что, в то время как Газиз отдазал работе все силы, Гульниса опекала мужа, заботилась о его здоровье и о воспитании дочери…
Сели пить чай, и Газиз в спокойном тоне, словно рассказывал о чем-то самом обыкновенном, поведал Гульнисе всю историю с шарфом. Он ни в чем не упрекнул жену, хотя вина Гульнисы в этом деле, касающемся чести мужа, была несомненна.
От неприятной новости Гульниса растерялась. Прежде всего ей хотелось обвинить во всем Раису Лазаревну. Но какая польза от этого? Обидно было и за Санию: разве не могла она предварительно поговорить с ней, Гульнисой, или с Газизом? Она была готова броситься в ноги мужу и просить прощения: «Я… я во всем виновата!..» Мягкие ее губы дрогнули, и Гульниса заплакала.
— Своими руками на твою шею накинула петлю…
Газиз сидел молча, склонив голову над столом.
— Да, — сказал он наконец. — Иногда приходится держать ответ и жене руководящего работника.
— Зачем ты держишь около себя эту змею? — вскрикнула Гульниса.
— Видно, не устоял я перед льстивыми поклонами Раисы Лазаревны, — виноватым голосом ответил Газиз. Однажды прямо заявил ей: «Не люблю подлиз!» Так ведь заплакала даже. Сказала, что уважает меня от всей души, а я ее обижаю. Пожалел. Неудобно обижать человека за то, что он уважает тебя… Ладно, будет урок. А на Санию не обижайся…
— Да и Сания тоже! Не дура ведь, могла бы шепнуть мне…
— Надо, Гульниса, ценить честных людей, — возразил ей Газиз, и супруги перешли к обсуждению того, как быть дальше.
Гульниса несколько успокоилась. Ей уже казалось нормальным, что придется проводить Газиза на фронт. Ведь не он один… Конечно, плохо остаться совсем одной…
Газиз, как бы сочувствуя ей, сказал:
— Если мне действительно придется повоевать, может быть, Миляуше лучше вернуться?
Но Гульниса уже взяла себя в руки.