Чистая сила
Шрифт:
Я подошел и протянул стакан Ирине Аркадьевне. Руки ее сжали платок, потом как-то очень быстро разжались, и платок упал на пол; она взяла стакан, донесла его до губ осторожно, словно боялась расплескать, хотя он и не был полным, и отхлебнула глоток; потом так же медленно вернула стакан… мне.
— Вы не уходите, — сказала она глухо и глядя в сторону; потом обернулась и положила ладонь на руку Марты. — Вы не уходите… пожалуйста. Вы здесь… а я пойду к себе, — она подняла на меня глаза. — Пожалуйста.
Она встала и вышла из комнаты. Я проводил ее взглядом: испуганная птица на спине была перечеркнута косой складкой; я повернулся к Марте.
—
Я украдкой разглядывал ее. Нет, прежнее неловкое чувство не возвращалось. Да я и чувствовал, что то уже пройдено. Я думал о другом: что дальше? Что-то было уже, но я еще не понимал — что?
— Не нужно было так с ней, — сказала Марта, но как бы и извинительно. — Она странная, потому что одна. Она многое забыла: у нее была трудная жизнь, а сейчас… Но она хочет всех жалеть, только не знает — как подступиться. Она и про себя так рассказывает, про одинокость, чтобы ей как бы разрешили жалеть. Она про Леночку говорит, что глупая и жизни не понимает — это потому, что думает, что Леночка счастлива. Хотя, конечно, она счастлива.
— Разве?
— Вот и вы… — Марта грустно улыбнулась. — Разве мало того, что умные несчастливы, вы хотите, чтобы и глупые. А Леночка хотя бы не хитрая. Это она вас послала?
— Нет. Я сам.
— Зачем?
— Не знаю, — я пожал плечами, но как-то вдруг испугался этого пожатия и этих слов и сказал торопливо: — Я искал вас, потому что хотел…
— Хотели мне помочь, — досказала она быстро. — Многие хотят мне помочь, что-то уж очень многие. Вот я от них и бегаю.
— Но я хотел, — снова собрался я и опять не смог досказать; она опять меня перебила:
— Прежде, чем хотеть, нужно бы подумать: нуждаюсь ли в ней, — сказала она холодно.
— Конечно, нуждаетесь, — проговорил я вдруг серьезно.
Мое это твердо прозвучавшее заявление, конечно же, не столь твердо стояло внутри, а слова вышли сами по себе, на свой страх и риск.
Марта сбилась с взятого тона. Она хотела вернуться, даже сказала: «Вы так думаете», потом, еще поборовшись, добавила: «Ну вы и…» — но старания ее были, как видно, напрасны. Щеки ее порозовели, пальцы посуетились по столу и замерли, губы дрогнули и как бы пробежали еще по запасу ненужных теперь слов немым осторожным лепетом — она была красива, и я открыто уже и чуть ли не с восторгом смотрел на нее.
— Ну вот, — сказала она тихо и осторожно, — я теперь уезжаю. Правда, билета не смогла сегодня взять, но мне обещали на… скоро.
— В Каргополь? — сказал я.
— Ах, вы и это знаете?! Да, домой. Вам Ирина Аркадьевна сказала?
— Нет.
— Как? Или… это он вас тоже?..
— Нет, это не Ванокин, я с ним о вас не говорил. Это… — я замялся. — Здесь так много странного, что… Вы не должны думать, что у меня что-то другое… Видите ли, здесь все не так просто.
— Конечно, совсем не просто. Но вы-то как оказались?..
Она не смогла договорить (или не хотела); ее лицо сделалось строгим. И тогда я решился. Я не думал, что мой рассказ может выглядеть смешным, и я уже понял, что он ни с какой стороны не смешон. Я рассказал, я верил, что и она доверится мне: я хотел верить, что я сейчас единственный, кому она сможет довериться. Что из того, что это звучит самоуверенно — для меня ведь это было очевидно.
И я рассказал ей о Думчеве, о телеграмме, о том, как Думчев следил и что он выследил, и о своем с ним последнем разговоре; рассказал ей о Никонове, о
Говорил я долго: повторялся, путался, горячился, но кажется, что сумел все-таки подтянуть оборванные нити.
Она слушала сначала как бы равнодушно, как бы нехотя и по обязанности, но постепенно лицо ее оживлялось, к середине рассказа прошла тень озабоченности, а к концу я заметил настороженность.
— Может быть, и не одной вам нужна сейчас помощь, — сказал я, окончив свой рассказ, — но я пришел к вам. Так получилось. И потом — я этого… хотел.
Слова прозвучали излишне возвышенно, но она, кажется, этого не заметила.
— И что же мне теперь делать? — сказала она после продолжительного молчания, а скорее, ожидания.
— Не знаю… в точности…
— Ну, ладно, оставим это, — вдруг проговорила она, решившись, — тем более, что вы знаете… про меня. Но не все. Я сама многого не знаю, но — приехала я сюда не просто так — он меня сюда вызвал.
— Для чего?
— Для чего, — повторила она, задумавшись, но тут же подняла глаза — четко и в упор. — Ловить привидения.
Я молчал, и она, опустив глаза, продолжила:
— Это давняя история. О ней никто не знает, кроме него. Она не моя, то есть, я хотела сказать, тайна, но это и не тайна, это… Ну ладно. Я родилась в конце войны, в северном Казахстане. Мать говорила, что попала туда по эвакуации, но оказалось, что это не так. Нет, не то. Лучше по порядку. Мать моя не была замужем, а отчество мое — Эдуардовна, это не имя отца, а имя деда. Так захотела мать. Когда я выросла, чтобы спрашивать уже о таких вещах, я спросила: кто мой отец? Мать сказала, что отца у меня нет. Она бы могла придумать, многие придумывают, но она сказала так. И никогда от этого не отступала. Но это стыдно, когда ты не знаешь, кто твой отец? И мне было трудно, когда я была ребенком. Да и потом. Я придумывала себе отца, а дети смеялись и дразнили меня. Когда мне было двенадцать лет, мы вернулись в Каргополь. Никого из родных у нас там не осталось, но мать хотела на родину. Она пошла на завод, и нам дали комнатку. История с моим отцом больше не всплывала: мы молчаливо уговаривались с матерью не вспоминать об этом. Пять лет назад мать умерла. Еще при жизни матери я вышла замуж, но неудачно. Мы с мужем жили всего три года, потом разошлись. Но — это уже другая история. Мать умерла, и остались мы вдвоем с дочерью; ей теперь уже шесть лет. И вот, полтора года назад, ко мне приехал человек, то есть разыскал меня. Это был он, Петр. Сначала я ему не поверила, потому что все это, что он сообщает, было так неожиданно.
— Что?
— Все. Все, что он рассказал. Он рассказал мне, что ищет человека, который… был моим отцом. Понимаете, он показал мне письма. Это были письма матери к нему, к тому человеку. Она там писала, что его ненавидит, что он ей поломал всю жизнь, и всякое такое.
— В них было еще что-то?
— В общем, нет, только… Петр мне указал на одну фразу, там было… ну, там было так: «Ты забрал все ценное, что было у меня, и оставайся с этим, ты все равно останешься бедняком». Как-то так. Я на это не обратила внимания, но Петр сказал, что это деньги. В другом письме…