Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)
Шрифт:
– Ушел, наверное, – предположил Максим.
– Тогда бы смена пришла, – сказал Ермаков. – Здесь прямой путь к немецкому охранению. Палеха обязательно кого-нибудь прислал бы. Давай искать.
Дождь уже шел со снегом, задувал заметно похолодавший ветер. К ночи точно хорошо подморозит.
Пулеметчик лежал в своем окопе, подтянув ноги к животу, глаза были открыты, лицо покрыто слоем ледяной каши.
– Эй, земляк, – нагнулся над ним Максим.
– Мертвый он.
Тело застыло, и вытащить его из окопа было невозможно. Несколько
– По «мессеру» стрелял. Смелый парень.
Забрали документы, три запасных диска, вещмешок с патронами и мокрым, слипшимся хлебом. Похоронили здесь же в окопе. Тело распрямить не удалось. Нагребли бугорок и накрыли его каской.
– Ну, вот и отдыхай, парень. Кончилась для тебя война.
Ермаков невольно перехватил тоскливый взгляд Максима.
– Пойдем второго номера поищем.
Пулеметчик так и не успел похоронить своего второго номера. Немного углубил яму, которая уже частично заполнилась водой. Копать глубже не стали, так как сил уже не оставалось. Опустили тело в воду и торопливо, в две лопатки забросали яму.
– Мы сегодня похоронщиками работаем, – невесело усмехнулся Максим, вешая на плечо пулемет. – И день вроде неплохо начинался, а закончился хуже некуда.
В роте тоже дела обстояли невеселые. «Мессершмиты» обстреляли окопы из пулеметов, одного бойца убили, двоих ранили.
– Пулеметчика тоже срезали, – показал Андрей на «дегтярев» и вещмешок. – Смелый парень был, целый диск в «мессера» выпустил, ну, а тот его из всех стволов…
– Четверых за день потеряли. Если фрицы полезут, воевать некому будет, – рассуждал Палеха. – Ладно, потом поговорим. Ужинайте.
Хотя Василий Васильевич заботился о снайперах, но еда была скудной: по кусочку поджаренного хлеба и несколько ложек каши. Правда, вдоволь было кипятка, которым обманывали голодное брюхо. Сахар тоже кончился, получили по щепотке сахарина.
– Водки нет, пейте чай, сколько влезет, – развел руками старшина Якобчук. – Сегодня самолеты с рассвета целый день над Волгой летали. Не давали судам даже от левого берега отчалить.
Когда выпили по одной и второй кружке кипятка, доложили Палехе, что видели за день.
– Траншею боевого охранения расширили и бревнами укрепляли, – рассказывал Ермаков. – Наши с того берега им пару раз вложили неплохо, но за ночь фрицы все восстановят.
Пришли батальонные разведчики, насквозь мокрые, один с простреленной шеей. Рану перевязала Зоя Кузнецова, которая, кажется, неплохо прижилась при новом командире роты.
– Чай будете?
– Да мы и от водки бы не отказались.
– Нет, ребята, кроме чая, предложить нечего.
Пока тянули кипяток, разведчики рассказали, что наблюдали передвижение немцев. Кажется, копают, оборудуют новые позиции за железнодорожной насыпью, где стоит полуразрушенный барак и еще кое-какие мелкие железнодорожные строения.
– В общем, обкладывают нас со всех
– Похоже на то, – согласился старший из разведчиков сержант Федор Петренко. – Чую, что комбат ночью еще одну разведгруппу пошлет.
Позвонили комбату. Логунов был уже в курсе. Предупредил Палеху:
– Усиль посты. Тракторный завод, считай, целиком у немцев. Южнее тоже наступление целый день вели. Боевое охранение просто так выставлять не станут, чуешь, Васильич?
– Чую.
– Значит, жди в своем секторе удара. Или сами ударим?
– Кем? Людей нет.
– Людей я тебе уже послал, даже вместе с лейтенантом. Если из полка других указаний не поступит, пусть снайперы с утра снова ведут наблюдение.
– Они не только наблюдают. Немецкого пилота прикончили и одного фрица из охранения. Спрашивают, можно вести огонь?
– Они без всякого спроса уже вовсю стреляют, – засмеялся комбат Логунов. – Ермаков парень бывалый, но пусть на рожон не лезет. Снайперского опыта у него маловато. А фрицев пусть отстреливают. Зря, что ли, их на курсах учили.
Вскоре пришло обещанное пополнение. На этот раз Логунов отдал в роту Палехи половину прибывших бойцов, человек пятнадцать во главе с младшим лейтенантом.
– Командир взвода Константин Чурюмов, – лязгая зубами от холода, доложился худой парень лет девятнадцати, мокрый с ног до головы.
Не лучше выглядели его подчиненные. Зимние шапки, шинели, ватные брюки промокли насквозь.
– Раздевайтесь, сушитесь, – скомандовал Палеха. – Якобчук, распорядись там насчет чайку.
Костя Чурюмов, раздевшись, оказался костлявым мальчишкой, больше похожим на школьника, чем на командира взвода. Ему дали одеяло и шинель, но младший лейтенант никак не мог прийти в себя от холода.
Взводный храбрился, пытался рассказывать с юмором о переправе, но юмор получался с надрывом. Две маршевые роты, человек шестьсот, погрузили на понтон и небольшой колесный пароходик «Амгунь». Пароход отошел сразу, а буксир никак не мог вывести понтон из залива, волны дважды сажали тяжело груженную посудину на мель.
– Кое-как снялись, – рассказывал младший лейтенант, – на Волгу вышли, а там волны метра полтора. Одна как ударит, человек пять с верхней палубы сбросило. И никто их спасать не стал, буксир пыхтит, тужится, а ребята, которые за борт свалились, вначале кричали, потом их не слышно стало.
Свертывая очередную цигарку, Чурюмов рассказывал, как жутко выли снаряды. Один попал в «Амгунь», и пароходик пошел на мель, чтобы не затонуть.
– Дошел до мели? – спросил старшина Якобчук.
– Нет. Он вначале бодро шлепал, а потом снаряд пред носом как ахнет, и пароход сразу погружаться стал. Через десяток минут только люди на спасательных кругах и обломках болтаются. Там мель недалеко, может, кто и доплыл.
– Ох, и худой ты, парень, – покачала головой Зоя. – Натуральный шкилет. Вас, что, не кормили?