Чисто деревенское убийство
Шрифт:
– Как же тогда чистить у них? – удивилась Иринка.
Еще больше ее удивило то, что тетя Лида, зная нравы животных, велела ей чистить клетку.
– Сама почищу, – успокоилась Капитолина. – А ты корми их – пусть привыкают.
Иринка ничего не сказала о тете Лиде.
Та тоже молчала, когда Капитолина с возмущением рассказывала ей, как новенькая пыталась чистить клетку. Она лишь пожала плечами, мол клетки все равно чистить надо.
Иринка почти бежала домой. Она догнала деда Саньку, несшего связку
– Здрасти, – сказала ему девушка.
Не смотря на то, что ее недавно чуть не съели свиньи, настроение у Иринки было хорошее.
– Для корзин лозы нарезали? – поинтересовалась девушка, чтобы не молчать.
Ведь им предстояло пройти вместе некоторый отрезок пути. Обгонять деда Иринке показалось неудобным. Обидится еще.
– На корзины, – неохотно отозвался дед Санька.
Они шли молча.
Иринка поняла, что деду не до нее, и, попрощавшись, свернула в сторону.
«Наверное, Сидоркина опять повстречал случайно», – улыбнулась она.
О том, что старики обходят друг друга стороной в деревне знали даже дети. Еще на тематические вечера в школе, посвященные Дню Советской армии, приходил один дед Степанов. Сидоркин всегда находил причину, чтобы не прийти. Степанов же рассказывал, как служил на войне поваром, впрочем, он рассказывал и об участии в боях, о бомбежках. Его рассказы знала наизусть вся деревенская молодежь. А кого было еще приглашать, если ветеранов войны осталось в деревне всего трое: Сидоркин, Степанов и Гусев. Гусева тоже приглашали, но он говорил не интересно, как будто рассказывал о том, что прочитал в книжке. Степанов, забывшись, мог споткнуться на таком слове, которое детям рано было слышать.
Дед бросил охапку возле печки и, усевшись на низкую табуретку, закурил папиросу. Растревоженные воспоминания не отступали.
Через месяц пребывания во временном лагере, их погрузили в вагоны и повезли на запад. Сидоркин и Степанов оказались в одном вагоне.
– Слушай, – сказал однажды Сидоркин, – давай вместе держаться. Вместе легче выжить, я выжить хочу. А ты?
Во время дороги их иногда кормили баландой. Степанов и Сидоркин сливали еду в один котелок и ели вместе, стараясь, чтобы обоим досталось одинаковое количество еды. Они хотели выжить.
Наконец, пленных выгрузили в небольшом тихом городишке. Построили в шеренги и погнали пешком до каменных бараков.
Шедшие сбоку солдаты вели на поводках собак. Потом пленных долго держали на широкой площади, зачитывали фамилии, строго соблюдая, чтобы прибывшие держали, строй.
– Это – лагерь для военнопленных, – услышали они голос позади себя.
Санькой овладело отчаяние. Слезы потекли по его грязным щекам. Вряд ли здесь можно выжить. От одной только тоски умереть можно.
Строем их повели в барак.
Тот же голос сзади обьявил, что теперь они будут так ходить
Тот пожал плечами.
Пленных ввели в помещение, где располагалась, если так можно сказать, баня. На крючках висели шланги. Им выдали мыло, кусок на пятерых и бритвы. Появившийся полицай стал обьяснять, что надо делать.
– Побрейтесь, чтобы вшей не разводить! – велел он. – Я проверю.
Степанов и Сидоркин намылили другу другу спины, потом стали бриться.
Подошел полицай.
– Подними «причиндалы», – велел он Сидоркину.
Тот подчинился.
– Плохо выбрил, – резиновой палкой он ударил Сидоркина по «причиндалам».
Тот скорчился от боли и присел на корточки.
Полицай, сознавая свое превосходство, опустил дубинку на его спину.
Степанов сделал движение, пытаясь защитить друга.
Полицай усмехнулся.
– Ну-ну, вояка без штанов, тоже хошь попробовать? – пошевелил он дубинкой.
Но бить не стал, пошел дальше.
Потом их отвели в барак. Сидоркин и Степанов устроились на нарах напротив друг друга. Они стали друзьями.
Через несколько дней новенькие освоились, перезнакомились и привыкли к условиям лагеря. За это время их выводили по утрам и вечерам на построения.
Из всех офицеров выделялся один, с вечно брезгливым выражением лица. Он никогда не снимал перчаток. Заключенных он не замечал, проходил мимо, как будто на плацу был один. В бараках его никогда не видели. С другими офицерами тоже не общался. Никто не знал, в чем состоит его служба. Знали, что зовут его Гюнтер фон Чайнов. Единственным из пленных, с кем он иногда общался, был переводчик.
Среди заключенных нашелся знающий немецкий язык. Его сразу поставили переводчиком, отгородили его нары пологом, и питаться он стал отдельно от других пленных.
– Видал, выслуживается сука! – сквозь зубы произнес Санька. Они сидели на нарах в ожидании отбоя.
– Тоже выжить хочет, – равнодушно отозвался Сидоркин.
– Кто же здесь не хочет? – злобился Санька.
– Ты тише, – урезонил его Костя. – Мы и так на заметке у начальства лагеря. Два раза убегали. На нас, небось, особые дела завели.
– Опять убегу! – Санька говорил тихо, но Сидоркин резко вскочил и оглянулся.
На них никто не обращал внимания, или делали вид, что не замечают их.
Жизнь в лагере становилась все тяжелее.
Пленных привозили часто. Их рассказы не радовали.
Немцы продвигались по югу России, как по собственным «штрассе».
Пленные не всегда терпеливо переносили условия лагеря.
Однажды возник бунт. Зачинщиков нашли быстро.
Их поставили перед строем на плацу, и переводчик долго переводил монотонную речь начальника лагеря.