Чисто научное убийство
Шрифт:
Мы вошли в кабинет Бутлера — узкий как христианский гроб, и я поспешно занял место в единственном крутящемся кресле. Глаза слипались, и я боялся, что мои серые клеточки спросонья могут упустить важный поворот в рассуждениях. Нужно было удвоить внимание, и я сделал это, надавив пальцами на виски.
— Логичнее для убийцы было бы, — сказал я, — не искушать судьбу и смотаться в Штаты или Европу, тем более, что полиция дала такой шанс, запутавшись в четырех картинах как в соснах. Разве не ясно, что, едва только возникнет идея о финансовых махинациях,
— Уже, — вставил Роман.
— И нужно провести полную ревизию в фирме.
— Начнется в девять, когда ревизоры приедут в офис.
— И проверить алиби.
— Ты думаешь, мы этого не сделали?
— Так какие у них шансы?
— Никаких, — согласился Роман. — Оба ожидают в приемной, и я намерен начать допрос с Кантора. Результаты экспертизы оружия будут мне доложены с минуты на минуту.
Я удобнее устроился в кресле, а Роман щелкнул клавишей диктофона.
Магнитофонная лента:
«Можете ли вы сказать, где и с кем были во вторник с семи до девяти вечера?
— Могу, но не скажу.
— Вы понимаете, что речь идет о времени, когда был убит Гольдфарб, и ваши слова могут быть истолкованы вам во вред?
— Какой вред? Вы думаете, что я ухлопал собственного хозяина? Я что, идиот? Если фирма перейдет к наследнику или будет продана, я наверняка лишусь работы, к которой привык и в которой знаю толк. За десять лет между Гольдфарбом и мной не возникло никаких разногласий…
— Вы знакомы с Гольдфарбом десять лет?
— Пятнадцать. Десять лет мы работаем вместе, семь лет из этих десяти я занимаю должность коммерческого директора фирмы. За эти годы оборот фирмы возрос в шесть раз, прибыль выросла втрое, и сейчас только мы среди всех израильских химических компаний работаем напрямую с «Хемикал индастриз», а эти господа не связываются с неперспективными фирмами, которые…
— Вы были на вилле Гольдфарба во вторник?
— Нет. Я был у Иосифа в понедельник, привозил на подпись бумаги, потому что у хозяина не было времени в тот день заехать в наш офис, у него была плановая операция в «Ихилове».
— Вы открыли дверь своим ключом, или Гольдфарб открыл вам сам?
— Откуда у меня свой ключ?! Я коммерческий директор, а не приходящая прислуга! Естественно, мне открыл Иосиф. И закрыл за мной, когда я уходил, тоже он. Живой и здоровый.
— А во вторник вы с Гольдфарбом встречались?
— Я уже говорил — нет.
— Какого размера обувь вы носите?
— Сорок третьего. Но, насколько мне известно, никто не бил Гольдфарба ногами.
— Не нужно острить. Вас ни в чем не обвиняют, я провожу дознание и хочу знать некоторые факты. Почему бы вам ими не поделиться? Согласитесь, нежелание сотрудничать с полицией наводит на определенные мысли.
— Ваши мысли, комиссар, меня не интересуют. В десять у меня встреча с поставщиком из Франции, а на двенадцать я приглашен на совещание в «Таасия авирит», у них для нашей
— Это я понимаю. Не понимаю другого: почему вы не желаете сказать, где были во вторник? Если у вас алиби, я извинюсь перед вами, и все будет в порядке.
— Почему у меня должно быть алиби? Я вовсе не обязан докладывать полиции о своих личных делах.»
Возмущенную речь Кантора прервал звонок телефона.
— Хорошо, — сказал комиссар, выслушав чей-то доклад. — Официальное заключение — на мой компьютерный адрес.
Положив трубку, он помолчал, внимательно разглядывая заусеницу на собственном пальце.
— Инспектор Соломон оформит ваши показания, — сказал он наконец, — и вы их подпишете. Потом можете быть свободны.
— Шалом, — буркнул Кантор и бросился к двери, будто спасаясь от пожара.
— Следующий номер нашей программы — господин Абрамович? — бодро сказал я.
Бутлер смотрел куда-то сквозь меня — я оценил глубину проникновения этого взгляда сантиметров в десять, скорее всего, Роман видел мою печень, и она ему не нравилась.
— Я так и думал, что это была женщина, — изрек он наконец.
Вообще говоря, я действительно знал женщину, сидевшую у меня в печенках, но вряд ли Роман был настолько проницателен, чтобы догадаться об этом, да и думал он наверняка о другом.
— Любовница? — спросил я.
— Видимо… Соломон утверждает, что Кантор поехал в Ашдод после совещания, проходившего в директорате «Макса», и оставался у своей… э-э… знакомой весь вечер. Вернулся домой около полуночи, жене сказал, что ездил в Иерусалим на встречу. В общем, обычные мужские забавы. Скрывать ему совершенно нечего, или он думает, что я побегу докладывать его жене, с кем он проводит вечера? Вполне надежное алиби.
— Он мог нанять убийцу, — подсказал я. — Тогда алиби у него действительно может быть железным.
— А что до Абрамовича, — продолжал Роман, пропуская мою подсказку мимо ушей, — то с ним я буду говорить после того, как ревизоры дадут свое заключение. Видишь ли, его вообще не было в Израиле, когда убивали Гольдфарба. Он лишь вчера утром прилетел из Парижа.
— Самые надежные алиби, — назидательно сказал я, — рассыпались, бывало, от малейшего прикосновения.
— Да, конечно… Если ты не будешь меня перебивать, то узнаешь еще кое-что.
Я промолчал, и Роман, ожидавший хоть какой-то реакции на свои слова, посмотрел на меня с подозрением.
— Так вот, Песах, метрах в ста от виллы Гольдфарба живет Амитай Шилон.
— Депутат кнессета или однофамилец?
— Он самый. Вчера он был жутко, по его словам, занят — обсуждался очередной вотум недоверия. Поговорили всласть, вотум, как ты знаешь, провалили, но Шилон лишь сейчас, с утра пораньше, взяв в руки газету, узнал о гибели соседа. Он сразу позвонил в полицию и сказал о том, что видел в вечер убийства.