Чисто случайно
Шрифт:
Она подумала. Пальцы все не отпускала.
— Придется тебе поверить, Ники. За неимением других свидетельств.
Свидетельств? Каких еще на хрен свидетельств? Все же у меня было правило никогда не спорить с женщинами — лоб расшибешь, ни черта не добьешься. Женщины знают лучше, не спорь с ними, никакого от этого толку — один треск в ушах, и вообще они никогда не призн'aют, что ты был прав, даже если ты в самом деле был прав.
Потом пришли все мои кореша — почти все, кто снял мне квартиру, где меня сейчас не было. Рики Хэрлок, брат Норин, и Элвис Литлджон в классном прикиде, и Уэйн Сэнсфорд
Цветы принесли. Ах ты господи. Бананы да шоколадки. Уверяли, что не ворованное, но половина, наверняка, соврали.
Три дня я то спал, то не спал, подвывал от боли, принимал посетителей и жрал бананы — если был кто поблизости, чтобы мне очистить. Никогда, никогда не мечтал я о такой жизни. Мне хотелось капельку голубого неба в окошке, и чтоб можно было проснуться в тишине и сделать себе чашку чая. Никогда, никогда не хотел я такой боли и чтоб, проснувшись, видеть прорву людей в униформе.
Одно нам было на самом деле нужно: обмозговать все как следует и обсудить — черт знает, что это было, но больше это с нами случиться не должно. Плевать, чего конкретно они от нас хотели, главное — это убраться подальше с их дороги.
Как Джордж в себя пришел, я даже не заметил.
— С добрым утром, — говорю ему бодренько, пусть осваивается.
— Господи, — говорит, — я, наверное, брежу.
— Рад меня видеть, а, Джордж? Как делишки, приятель? Может тебе капельницу переставить или еще чего?
— Приветик, Джордж, — это Дин, он теперь повсюду разгуливает, завтра собирается выписываться, хотя шрам у него от уха и до пупа, неслабый такой шрамик.
— Я так и думал, — говорит этот Джордж, — я брежу. Или уже умер.
— Эй, — это пришла та медсестра с титьками, звали ее Шарлин, — эй вы, охломоны, оставьте этого больного в покое, не то я сейчас с вами такое сотворю, что снова надо будет мозги рентгенить.
— Ладно, ладно, мисс, говорю ей, — просто мы с ним давние приятели, он мой участковый.
— А где ребята, что за ним приглядывают?
— Покурить вышли, на нас его оставили, знают, что тут он в надежных руках.
— Как у вас дела, мистер Маршалл, все в порядке?
— Если не считать того, что на мне места живого нет, и что я лежу бок-о-бок с двумя самыми отпетыми хулиганами Уолтемстоу, все в порядке.
— Ладно, Джордж, расскажи, как дела, — говорю ему, — винтиков много недосчитался? Ходули не оторвали?
— Господи, дай терпенья. Если ты и в самом деле хочешь знать, мне сломали четыре ребра, ключицу, два пальца и лодыжку. Врачи говорят, что черепушка вроде цела, но мне так не кажется.
— Нас всех избили, Джордж, и довольно-таки сильно. Сначала Рамиза, потом меня, потом Дина, а потом и до тебя добрались.
Он промолчал. И долго еще молчал, даже показалось, что он снова вырубился.
Потом снова прорезался и говорит:
— Слушай, Ники, нам с тобой надо поговорить, к черту нашу вечную ругню, поговорим серьезно, мы с одной стороны и вы, мошеннички, по другую.
— А разве мы не на одной стороне, Джордж?
— Ха. Кто-то, похоже, так и думает. Похоже, с каждым, кто контачит с тобой, Ники, кто-то тут же решает разобраться, независимо от того, на какой стороне закона он находится. Что ты делал с тех пор, как освободился? Не волнуйся, я просто так спрашиваю. Кому-то кажется, что в их интересах держать тебя подальше от их дел, тебя и твоих приятелей. Да, нам надо поговорить.
— Вот-вот, я это самое и хотел сказать, Джордж, нам надо поговорить.
— Для начала свяжись с Ти-Ти. Я хочу знать, что происходит, а ему надо знать об этом происшествии. Скажи ему, пусть приедет.
— А у тебя есть его номер, Джордж?
— Кончай валять дурака, Ники, сделай милость, хоть раз, а? А то я арестую тебя сразу, как только смогу подняться с этой койки. Ты не хуже меня знаешь номер чингфордской уголовки. Набери ДУР, спроси Ти-Ти.
Так я и сделал.
Ти-Ти сподобился приехать в одно время с Шэрон и Джимми Фоли.
— Как дела, Ники? — спрашивает Шэрон. — Ты вроде немного оклемался, надо нам поговорить.
— Как дела, Джордж? — спрашивает Ти-Ти, — услыхал, что ты пришел в себя, и сразу приехал.
— Как дела, мистер Маршалл? — спрашивает Джимми. — Видок у вас тот еще, как из какого-нибудь ужастика, не обижайтесь, конечно.
— Здравствуй, Джимми, да уж, мне несладко.
— Как оно, Дин?
— Как оно, Джимми?
— У дверей-то это тебя охраняют, Дин, или тебя, Ники? Кто из вас суперстукач, ну-ка признавайтесь!
— Это Джорджа охраняют, — говорю.
— Ух ты. От кого?
— Они понятия не имеют, просто чтобы снова не лажануться.
— Ага. Понятно. А как твои дела, Ники?
— Плохи мои дела.
— Ты не знаешь, что это за хрень творится у нас в Уолтемстоу, а?
— Ни я не знаю, ни легавые не знают, даже Рамиз — и тот не знает. Похоже, будто все на мне завязано, слышь, что я говорю? Черт его знает. Идешь себе на рынок, намылился купить футболку, а через минуту — бац — тебе просвечивают мозги, и ты и пальцем пошевелить не можешь.
— А без этого ты и двух слов не свяжешь, а, Ники?
Это Джордж. Он уже сидел на койке, жевал какие-то салатные листья и бананы и смотрел на нас.
Смотрел не то, чтобы любовно, но, с другой стороны, он был рад, что мог не стонать, а нормально разговаривать. Мы все были под рукой Джорджа, он тягал нас за просроченные штрафы, когда еще мы были желторотики, знал наши семьи, даже на похороны ходил. Мы все были с Джорджем, как ни крути, люди не чужие.
И тут он говорит:
— Ти-Ти, надо нам переговорить с этими ребятами, вместе проще будет разобраться, с чего нам начинать.