Чистое золото

Поступальская Мария Ивановна

— Как, товарищи? — тихо спросила Тоня, и все поняли, что она хотела сказать.

— Только не нужно безрассудного лихачества, — торжественно заявил Андрей. — Мы с Мавриным можем спуститься, посмотрим, какая там обстановка, и все вам расскажем.

— Ты что, Мохов! А я?

— Ты, как командир, будешь наверху ждать донесения разведчиков.

— Выдумал тоже! Я с вами спущусь. И первая притом!

— Начинаются девичьи фантазии! — ехидно заметил Санька.

Но, к удивлению Тони, Савельев и Костя с Димкой поддержали ее. О девушках нечего и говорить.

— А

вы как думаете, бригадир она или нет? Вы бы разве отказались?

— Подчинимся, Андрюша, — вздыхая, сказал Санька. — Командир-то, оказывается, опирается на сочувствие трудящихся.

— Ты смотри, ей-богу… А если сорвешься? — озабоченно говорил Андрей Тоне. Коричневые глаза его были тревожны.

— Ничего не случится. Давайте, ребята!

Обвязали Тоню тросом и начали ее спускать. Когда она скользнула в темный ствол шахты, ей на минуту стало жутко и захотелось крикнуть, что она передумала. Но трос опускался все ниже, ребята сверху кричали напутствия, и Тоня совладала со страхом. Ее фонарик слабо освещал белесые от плесени венцы старого сруба, а снизу тускло мерцал огонек другого, предварительно опущенного фонаря. Слегка захватывало дыхание. Трос больно резал руки, и Тоня обрадовалась, коснувшись ногами мягкой мокрой почвы.

Освободившись от лямок, она три раза дернула трос и, когда он уполз вверх, почувствовала, что теперь уже ничто не соединяет ее с солнцем, с людьми… Невольно пригибаясь и втягивая голову в плечи, она огляделась кругом.

Непроницаемый мрак окружал ее. Казалось, что она стоит в крохотном свободном пространстве, а со всех сторон нависли тяжелые глыбы породы. Стоит протянуть руку, и она наткнется на мокрый, холодный камень. Он вздрогнет от ее движения и с тяжелым шумом упадет.

Тоня приподняла фонарь. Свободное пространство было гораздо шире, чем ей казалось. Она стояла возле зумпфа, наполненного водой. Вода хлюпала под ногами, сочилась по стенам, но ходить было можно.

— Принимай гостя, золотой горы хозяйка! — весело крикнул Санька.

Она поспешно отодвинулась, давая ему место.

Человеческий голос так отрадно прозвучал в этой гнетущей тишине, что Тоня быстро заговорила, лишь бы услышать ответ:

— Сейчас Андрюшу подождем и всё по порядку посмотрим. Как будто не так плохо, а?

— Еще ничего сказать нельзя… А жутковато, не находишь? — Маврин поежился.

Когда спустился Андрей, все трое медленно двинулись по главному откаточному штреку. В спертом, тяжелом воздухе трудно дышалось. Сырые крепи были покрыты осадком ила, белые нитки плесени, усаженные бисерными капельками воды, свисали с кровли. Расщепленные огнива выгнулись над штреком, торчали поломанные стойки.

— Всю крепь менять надо, — пробормотал Мохов.

— Да, перекрепка полная!

Штрек был сильно завален. Пробираться приходилось только по стенке с одной стороны. Где — то равномерно всплескивали падающие капли воды. Тень Маврина, идущего впереди, расплывалась на потолке, неожиданно переходила на стену и снова взбиралась на потолок.

Дальний конец штрека был совсем засыпан. Решили

вернуться.

— Работы много, конечно, — рассудительно сказал Санька. — Очистка большая, крепежка… Однако, если поднажмем, пробу к Новому году можем выдать.

Тоню подняли первой. И подниматься было почему-то неприятнее, чем спускаться. Замирало сердце, и руки судорожно сжимали трос.

Поднявшись, Тоня в первую минуту ничего нс могла разглядеть. Из глубокой черноты, в которой светились только желтые глаза фонарей, не распугивая мрак, а словно сгущая его, она попала в какой-то мутно-белый, странно колеблющийся мир.

Падал снег. Нельзя было сказать, что снег шел. Он именно падал безмолвно и стремительно. Не чувствовалось ни малейшего ветра. И снег одевал землю мягкой тишиной, вызывая у людей головокружение.

— Точно перины наверху трясут… Как в сказке, — сказала удивленная Тоня.

— Ну что? Что в шахте?

Товарищи ее, до того залепленные снегом, что их трудно было узнать, помогли Тоне освободиться от троса.

— Сейчас… — повторяла она, с трудом приходя в себя от подъема и непонятного ощущения, вызванного молчаливым лётом снега. — Сейчас все расскажем… Вот ребята поднимутся.

Появились Санька и Андрей. Все кинулись в тепляк.

Когда разведчики рассказали, что видели в шахте, стали решать, идти ли домой на ночевку.

— И думать нечего! — сказал Маврин. — В этакий снег не дойти. Надо здесь оставаться.

— Беспокоиться дома будут… — Тоня представила себе встревоженное лицо матери. — Нет, я пойду.

— На сей раз ничто не поможет — не пущу! — быстро ответил Андрей. — Куда ты пойдешь? Что увидишь?

Он распахнул дверь. Живой колеблющийся занавес висел за порогом. Не только увидеть что-нибудь, но и проникнуть сквозь него казалось невозможным.

— Да, боязно, — сказала Тоня, отходя от двери. — Идти-то уж очень далеко… Обидно! Завтра воскресенье…

— Ну и что ж? Встанем пораньше и быстро дойдем.

— А если снег не перестанет?

— Перестанет! — уверенно сказал Санька.

Они расположились у печки. От внезапности этой ночевки в горах, от тепла и сознания безопасности всем стало весело.

— Чаю хотите? — спросила Зина. — Могу лепешек испечь, немножко муки есть.

— Сделай, Зинаида, лепешечек! — жалобно протянул Димка. — Давеча так плохо пообедали! Кишка кишке кукиш кажет…

— Что врешь-то — плохо пообедали! — закричали девушки. — Каши сколько съел!

— Ну не наелся я! — твердил Димка. — Каша давно была. А с тех пор работали сколько, да вы лазили, да снег пошел…

Зина занялась лепешками. Она пекла их прямо на печке, и ребята, принимая горячие, с подгоревшей коркой кружочки теста, перебрасывали их с руки на руку, чтобы не обжечься.

— А вдруг в шахте бы пришлось заночевать? — неожиданно спросил Кенка.

— Если в нижней, где электричество и всю ночь люди работают, — ничего.

— Нет, я про нашу говорю.

— Ну, в нашей страсть! — сказал Маврин. — Все мокрое, лечь некуда. И тьма… Я как опустился, аж свистнул.