Чистое золото
Шрифт:
Татьяна Борисовна и сама не заметила, как привыкла к прииску, к школе, к своей уютной комнате в доме Кулагиных. К урокам она готовилась с увлечением, много читала. А дежурства в школьной библиотеке, куда по воскресеньям сходились молодые горняки, были для нее большим удовольствием.
Днем солнечные лучи бегали по длинным рядам некрашеных полок, взбираясь все выше и играя на позолоте книжных корешков. Вечером мирные лампы освещали столики читателей и конторку библиотекарши. Книги прятались в тени, а около барьера теснились подростки в ватниках и полушубках, переговариваясь
Однажды она спросила вихрастого паренька, возвращавшего в библиотеку «Анну Каренину»:
— Что же тебе понравилось в этой книге?
Паренек взглянул недоверчиво, но, увидев внимательное молодое лицо, оживился.
— Да, знаете, все интересно, — сказал он просто. — Видишь, как люди жили… как маялись… каждый по-своему маялся… А больше всего деревня мне понравилась. Вот как Левин косил… Мне самому приходилось… Ну просто словно побыл на покосе, травы понюхал…
Он вспомнил и старика, с которым косил Левин, и заткнутые тряпицей кувшины с квасом, и перепелиное гнездо на лугу…
«Нет, прочел не зря. Выбрал для себя то, что ему дорого и понятно», — решила Новикова.
Ей показалось интересным присмотреться, что вообще читают приисковая молодежь и школьники, что они воспринимают лучше. Она стала разговаривать с читателями, просила обращаться к ней за разъяснением непонятного, и незаметно у нее накопились наблюдения, потом пришла охота систематизировать и обобщить их. Могла получиться интересная статья. Уже и название для нее родилось: «Как читает подросток и какие нужны ему книги».
Об этих планах Новикова пока ничего не говорила Надежде Георгиевне.
Весна, услышанная Тоней в глухую апрельскую ночь, лукавила с людьми. Она пряталась в снегах, и только по тому, как осели и стали рыхлыми прежде плотные сугробы да днем на солнце поплескивала капель, было понятно, что весна уже бродит поблизости.
В один из последних дней апреля Татьяну Борисовну удивил необычайный шум на школьном дворе. Она привыкла разбираться в оттенках гомона, встречавшего ее ежедневно, и поняла, что кричат не от азарта игры и не по поводу драки или ссоры — шумели озабоченно и весело.
Ребята сгрудились около длинной поленницы, протянувшейся вдоль забора. Оттуда слышались выкрики и смех. Среди школьников был и Мухамет-Нур, казавшийся взволнованным не меньше ребят.
Новикова остановилась, не решаясь подойти ближе. Она попрежнему робела и терялась в большом скоплении школьников.
К ней подошел Петр Петрович.
— Вот оказия! — сказал он. — К Мухамету брат приехал… да как вошел во двор, ребята его окружили, задергали, он переконфузился, забрался за поленницу и вылезать не хочет.
— Так пусть Мухамет или кто-нибудь из ребят тоже заберется туда и извлечет его, — посоветовала Новикова.
— Попробуйте заберитесь! Я не знаю,
Действительно, дрова были сложены почти вплотную к забору. Казалось, что проникнуть за поленницу невозможно. Однако малыш был там. На мгновенье в просвете между поленьями мелькнула красная, нахмуренная рожица.
— Митхат, иди сюда! Самовар кипит. Чай будем пить, — уговаривал Мухамет.
Из-за поленницы донеслось коротко и решительно:
— Иок!
— Вылезай! Ну чего ты! Тебя ведь никто обижать не собирался! — закричали ребята.
— Иок! — послышалось с другого конца поленницы.
— А, голова дурная! Шайтан какой! — сердился Мухамет. — Мне звонок давать надо, а тут с ним возись!
— Вот упрямец! — сказала Татьяна Борисовна. — Вы давайте звонок, Мухамет. Все разойдутся, во дворе станет тихо — он и вылезет.
Мухамет отправился звонить, и через минуту ребята, толкаясь и шумя, понеслись к дверям школы.
Митхат высунулся из-за белых березовых поленьев. Он любопытно глядел на разбегающихся школьников, но, заметив учительницу, опять спрятался.
Новикова переглянулась с Петром Петровичем:
— Пойдемте, не будем его смущать.
В школе уже заканчивалась годовая программа и шло повторение всего курса литературы. Придя в десятый класс, Новикова вызвала Колю Белова и попросила его рассказать о лицейских годах Пушкина. Отвечал Коля довольно вяло, но Татьяна Борисовна заставила себя не перебивать и не торо — пить его, хоть это ей давалось нелегко. Она не могла не заметить, что Белов мало-помалу приободрился и кончил свой рассказ совсем связно. Отпустив его, Новикова внимательно посмотрела на учеников, точно соображая, кого еще спросить, и неожиданно заговорила.
Она рассказывала о друге юности поэта — румяном, добродушном мальчике, о лицейских келейках с надписями на дверях: «№ 13, Иван Пущин», «№ 14, Александр Пушкин». О «Записках» старого декабриста, в которых скупо и не сентиментально рассказано о «заревых трепетаниях сердца». О незабвенном для каждого хоть однажды прочитавшего эти записки сельском утре, когда взметающая вихревую снежную пыль тройка «вломилась смаху в притворенные ворота при громе колокольчика», о том, как встретились друзья со смехом и слезами, как обнимали друг друга — опальный поэт и будущий участник восстания. Ни один человек, любящий родную землю и великих сыновей ее, не может вспоминать без волнения об этой встрече, а тому, кто пишет о ней, хочется написать слово «Дружба» с заглавной буквы, потому что дивным пламенем горело в сердцах этих людей высокое и святое чувство.
И других друзей вспоминала учительница. Она заставила своих учеников увидеть розовеющий летний вечер, и темные купы московских садов, и блеск дальних куполов в лучах садящегося солнца. Двое юношей смотрели на эту прекрасную картину с Воробьевых гор и вдруг обнялись и дали клятву друг другу перед лицом Москвы, что пожертвуют жизнью, борясь за свободу. Дружба Герцена и Огарева была так крепка, что никакие испытания не могли разорвать ее. Под старость они ощущали истинное счастье, вспоминая свою юношескую клятву.