Чистосердечно привирая
Шрифт:
Похоже, подобные мысли посетили и Бирнбаума.
– Хм, классный парфюм, – сказал он. – Как он называется?
– «Памплона», – ответила я несколько смущённо. – А ваш?
– Мы уже несколько часов просматриваем объявления о знакомствах, – прервала нас Марианна. – Но эти типы либо слишком стары, либо слишком юны, либо какие-то извращенцы. Или делают слишком много грамматических ошибок. Настоящего мы, во всяком случае, пока не нашли.
– Настоящего? – Бирнбаум снова выпрямился, скрестил руки на своей широкой груди и обвёл
– Разве вы не сказали, что надо провести это исследование на высоком уровне? – спросила Марианна, убрала с экрана Йорна и вывела вместо него Томаса (30). – «У меня за плечами почти семилетние отношения, она меня обманула… ненавижу высокомерие…» Понимаете, что я имею ввиду?
Бирнбаум ухмыльнулся, обнажив острые резцы. В одной из прошлых жизней он, наверное, был волком.
– В конце концов, у него есть чувство юмора. В графе «Профессия» он написал «имеется». Но в каком месте он извращенец?
– Один момент. – Марианна спешно открыла страничку Мика (29). – Если ты «би» и у тебя есть подруга, просто приведи её с собой. Это достаточно извращённо?
– О да, это на самом деле извращённо. Хобби: культивированная езда на мотоцикле, в скобках БМВ, – прочитал Бирнбаум. – БМВ! Как будто нету Дукати или Мото Гуцци.
Марианна, качая головой, убрала Мика с экрана и открыла страничку Уве (31), профессия телевизионщик: «Приветствуется желание не обременённого сложностями но тем не менее широкого и безудержного удовлетворения потребностей. Мои табу – брутальность и ТМ».
– Как красноречиво, – последовал комментарий Бирнбаума. – Но что такое ТМ? Будте добры, поясните мне это, Йоханна.
– Не имею понятия, – созналась я. – Я всегда думала, что это «Теоретическая механика». Или «Таблица Менделеева».
– Возможно, это означает, что Уве не знает химии? – предположил Бирнбаум. – Не является ли ТМ сокращением для «Точечного массажа»? Возможно, Уве против секса с массажистками?
Мы дружно захихикали.
– ТМ означает «Тавро Минотавра», – сказала Марианна.
Мы с Бирнбаумом ошеломлённо уставились друг на друга.
– Вы уверены? – спросил он. – Откуда вы знаете?
Марианна усиленно таращилась на свой экран.
– Это просто известно, – ответила она.
– Тавро Минотавра? А что дальше? – спросила я. – Я имею ввиду, что это значит?
Мне никто не ответил. Либо они этого не знали, либо речь шла о чём-то настолько противном, что они не хотели мне этого рассказывать.
– Тогда я спрошу Карлу, – сказала я. – Он не такая закрепощённая.
– А что вы, собственно, делаете у этого стола, Йоханна? – Бирнбаум снова вспомнил о своей задаче нагонять страх и ужас на сотрудников. – Вы ведь сейчас полностью погружены в тестчатовскую любовную историю, разве
– Ну, честно говоря, нет, – призналась я. Сегодня понедельник, и будет нормально, если я накропаю тестчатовскую историю к среде. Я сделала четыре шага до своего стола и достала парочку листов бумаги из принтера. – Я как раз написала колонку о предметах мебели, выставляющих людей в невыгодном свете. Ну вы знаете, диваны с глубокими сиденьями, которые одаривают сидящих на них индивидуумов вторыми подбородками, кресла с обивкой из искусственной кожи, которая присасывается к ногам и издаёт неприличные звуки. И, разумеется, мебель, ножки которой длиннее моих. Не хотите ли прочитать?
– Детка, – сказала Марианна и загоготала. – Кому интересно читать про журнальные столики?
– Я, собственно, имела ввиду барные табуреты, – не слишком находчиво ответила я и неуверенно заморгала. Уже второй раз за сегодняшний день я получаю укол по поводу своей фигуры. То есть в первый раз это был, собственно, не укол, а просто-таки прямой выпад.
У меня была небольшая стычка с Хеленой, которая несмотря на нашу договорённость всё ещё не свалила в свой фабричный корпус. Сегодня утром в поисках майки с черепом и чёрных джинс-дудочек она заявилась на кухню в одних чёрных трусах.
– Где мои вещи, эй? – спросила она недружелюбно, и я так же недружелюбно ответила:
– Они висят на бельевой верёвке в соседней комнате.
– Что, эй?
– Я их нашла в прихожей, они там просто валялись, и я подумала, выстираю-ка я из них грязь.
– Эй, вот дерьмо, эй, что мне теперь надеть? – сказала Хелена, неблагодарная фея смерти, и я ответила:
– Естественно, ты можешь одолжить мои вещи.
– Что, эй? – взвизгнула Хелена. – Что мне делать с твоими шмотками, эй? Поставить палатку? Вот дерьмо, эй, в этих слоновьих одеждах я и носа на улицу не высуну!
Я стала себя уговаривать, что кто-нибудь вроде Хелены не может – эй – действительно не может – эй – оскорбить меня, но я, естественно, всё же чувствовала себя задетой – как и сейчас, когда Марианна прошлась насчёт журнальных столиков.
Единственным утешением было то, что Бирнбаум её реплике не засмеялся. Но с другой стороны, это могло быть и не таким уж утешением, если он на самом деле считал мои ноги короткими.
– Что вы, собственно, творите с этим шоколадным батончиком? – спросил он Марианну. – Это же отвратительно.
Марианна бросила батончик в мусорную корзину.
– Я не то чтобы их ем, мне просто нужно периодически ощущать вкус шоколада во рту. Это подстёгивает креативность.
– Тогда будем надеяться, что это подействует, – сказал Бирнбаум, взял листы текста из моих рук и пробежал глазами мою колонку. Пока он читал, я скромно уставилась в пол и на Бирнбаумовы туфли. Они были хорошо вычищены, вероятно ручного пошива и итальянского дизайна (но кто, честно говоря, может сказать это наверняка?).