Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Режиссер весь какой-то на шарнирах. Похоже, он и сам это чувствует, почему и напускает на себя туман. Аульный мэтр.
– Конечно шутит. – сказал Саток и разлил по рюмкам остатки коньяка. – Но я слышал: Чокин много пьет.
Где он такое мог слышать? Чокин за всю свою жизнь выпил столько, что едва ли с пол-литра наберется.
– Жаль старика. – сочувственно покачал головой кинорежиссер.
– Сарымулду называют казахским Аланом Роб-Грийе. – сказал Саток.
– Кто такой Алан Роб-Грийе? – спросил я.
– О, юноша, ты не знаешь кто такой Роб-Грийе? Невероятно.
– Не
Я рассказал о Сарымулде Карашаш, соседке со второго подъезда.
– Какой-то он повторюшкин. Представьте, Сарымулда всерьез полагает, что хорошо быть казахским Роб-Грийе.
– Деточка, ты не справедлив. – мягко возразила Карашаш.
–
Сарымулда хорошо пишет, снимает кино. Он пахарь. Потом ведь все мы повторюшкины.
Карашаш работает в издательстве, муж ее тоже писатель. Тридцать ей исполняется только в декабре, но меня она называет деточкой. Она обожает нашего отца, к матушке покровительственно снисходит.
– В роскоши человеческого общения наиболее милая вещь – сплетни. говорит Карашаш.
Матушка и она сплетничают про воровство писателей. О том, как, к примеру, известный казахский прозаик Д. перекроил роман модного латиноамериканца на аульный лад, перевел на русский и в англоязычной версии запустил на Запад. Литературоведы Европы в экстазе от степного Жоржа Амаду.
– Они, что там, в Европе ни черта не соображают? – спросил я.
– Да они все там поверхностные… – ответила соседка. – Думаешь, кому-то это надо копаться, сравнивать, сличать?
Повторюшкины выдают чужое за свое и идут по следам чужих ошибок..
Карашаш не больно то поверяет Ситку свои сердечные тайны. Но некоторыми вынуждена делиться и даже просить совета. Соседка затеяла разводиться с мужем Асланом.
Аслан у нее из тех, кто за словом в карман не лезет. Мало того, у друзей слывет он гением. Карашаш, как можно понять из ее слов, он любит. Но для нее мало быть умным и талантливым. Это так, с виду она мягкая, обходительная.
Карашаш знает чего хочет, внутри она непоколебимо стальная. Чего она хочет? Соседка хоть и говорит, что ей ничего не нужно, но тяга к роскоши у нее налицо – она то и дружит с мамой из-за способности
Ситка извлекать выгоду из ничего. С Асланом же внутрисемейный коммунизм не построишь. В этом все и дело.
Ныгмет и Магриппа Габдулины живут на четвертом этаже в одном подъезде с Асланом и Карашаш. Ныгмет заведует кафедрой казахского языка в пединституте. Личность малопримечательная, жена у него, тоже не сказать, что чем-то выделяется среди остальных соседок, но, какой-никакой, характер имеется.
На первом этаже, прямо под нами семья поэта Бахадыра Кульсариева.
Маленький как наш Шастри, но важный как Чокин, Бахадыр слывет глубокой личностью. Работает по ночам, днем отсыпается, к вечеру выходит на прогулку. Жена его Балтуган чистюля, каждый день моет площадку на первом этаже, в квартире держит образцовый порядок и ловит кайф от скандалов. "Если с кем-нибудь за день не поругаюсь, – признавалась она, – всю ночь не могу заснуть".
Словом,
Сдал экзамены по философии и немецкому в объеме кандидатского минимума. Каспаков предложил доложиться на семинаре по результатам написанного реферата. Реферат простенький, об энергетике технологических процессов медеплавильного производства. Докладывать особо не о чем, но мой реферат включен в план лабораторных семинаров.
Не по душе мне энергобалансы. Выловить что-то для себя лично из них трудно.
По-прежнему изучаю энергетику по журналу "Наука и жизнь" и научно-популярным книгам. Шастри дал почитать книжку "Под знаком необратимости". В ней рассказывается, откуда берется потенциальная энергия. Отметил множество неувязок и недомолвок. Особенно неубедителен автор книги, рассуждая об энергии положения. Но главное дошло до меня – все мы живем под знаком необратимости.
В последнем письме Роза вновь просила матушку приехать в
Таджикистан. Папа в Кисловодске. Мама недолго думала и на скорую руку приняла решение:
– Поехали к Розе.
…Глаза у Розы слегка замученные, а так она мало чем изменилась.
Она встречала нас в аэропорту Ташкента с детьми. Бахтишка мальчуган забавный. Лупает глазенками и расспрашивает меня про дедушку-пограничника из Алма-Аты. Сестренке его Эллочке шесть лет.
Девочка-куколка.
Заехали в Чиланзар поздороваться с мамой Розы. Тетя Галя и Ситок увидели друг дружку и прослезились. Отчим Розы – дети зовут его бобошкой – дородный ошский узбек. Любитель поговорить. Положил ладошку на голову Эллочке и вводит нас в курс: "Таджики узбеков мало любят… Можно сказать, совсем не любят".
Чтобы матушке было с кем поговорить, поехала с нами в Янтак и тетя Галя.
Центр Матчинского района Ленинабадской области Бустон местные таджики по старинке называют Янтаком. Один-два века назад на полдороге в Ташкент здесь останавливались на отдых караваны из
Ходжента. Погонщики поили колодезной водой верблюдов, задавали им в корм местной верблюжьей колючки – янтака. Верблюжьей колючки сегодня почти не видать, по обе стороны дороги плантации хлопчатника.
Хаджи мировой парень. Кроме того, что с ним не скучно, муж Розы не дурак выпить. Может поэтому тетя Галя и он собачатся без перерыва на обед. Про бобошку Хаджи говорит, что знать его не желает.
– Басмач он. – говорю я.
– Злодей. – соглашается Хаджи.
Таджики народ церемонный. При встречах друг с другом на улице прикладывают ладонь к левой стороне груди. Как и казахи, они трепещут перед начальством. Традиции и привычки у них, однако, намного глубже, крепче наших будут. Да и вообще они другие.
Пребывают вне реальности. Что до казахов, то мы только-только расседлали коней, а ветер продолжает свистеть в ушах, голова, сознание до сих пор со всех сторон продуваются насквозь и мы еще удивляемся, от чего напрочь отчуждены от исторических процессов.