Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Давидовича вещей, про которые читатели говорили: "Живо, увлекательно".
Симашко удивил меня. Ростом. Симашко очень маленький. У мамы, однако, вопрос удивился от головы Мориса Давидовича. Ситок раскатывала на кухне тесто и, увидев, как писатель вышел из кабинета отца, тормознула Симашко:
– Морис, дорогой!
– Да, Александра Самсоновна. – Симашко застыл в дверном проеме на кухню.
– Зайди.
Симашко шагнул на кухню и мама покачала головой:
– Какой у тебя Морис, башка!
У Симашко размером голова не меньше, чем у ее
Головкой подружки мама тем не менее не восторгалась, а тут…
– Что сейчас пишешь, Морис?
– Вещь одну заканчиваю, Александра Самсоновна, – неопределенно ответил писатель.
Матушка пару раз крутнула скалкой по тесту, и, бросив взгляд на папку, которую Симашко не выпускал из рук, вновь перевела взор на голову писателя:
– Пиши, пиши, Морис! Ты – башкастый. С такой огромный башка надо писать!
Морис Давидович не знал, что говорить. С одной стороны ему было неловко за башку, с другой – восхищение жены директора Литфонда было неподдельным, искренним, так что писателю ничего не оставалось, как сказать: "Спасибо, Александра Самсоновна".
Жил певчий дрозд
Кто в лаборатории пахари, так это Кул Аленов и Саша Шкрет. Кул успевает все. И работать, и отдыхать. Исписавшись, бросает ручку и выходит в коридор поболтать, После работы играет в настольный теннис, два раза в неделю ходит в бассейн и не забывает подумать, кого из молодок склонить к беклемишу.
Слово "беклемиш" Аленов придумал сам.
Им Кул предпочитает заниматься исключительно с молоденькими, их он вербует, – чтобы далеко не ходить, – из партнерш по настольному теннису, спутниц по походам в бассейн, кадрит на институтской дискотеке.
Пьет Кул только с устатка, – меру он знает, – только чтобы покалякать с мужиками, поволочиться. В разговоре часто роняет: "Аж брызги летят". Это когда он рассказывает о беклемише.
Лабораторные мужики относятся к нему настороженно,. женщины подтрунивают над его жадностью. Аленов никому не занимает, когда надо сдавать кому-нибудь на подарок, с.н.с. закатывает скандал.
Жмотство мало кому нравится. С другой стороны, оно свидетельствует о силе характера – Кулу наплевать, что о нем могут подумать люди.
Аленов учился в аспирантуре ВИЭСХа (Всесоюзный институт электрификации сельского хозяйства) у известных в своих кругах
Лебина и Эйбина. Хаки говорит, что в ВИЭСХе Кул попал в подходящую компанию. Аленов по природе сам по себе парниша проворный и, мол,
Лебин и Эйбин отточили сноровку Кула.
Хаки поддразнивал Аленова:
– Лебин, Эйбин и Кулейбин.
На что Кул настороженно вопрошал:
– Скуадра адзурра! Ты на что намекаешь?
Все у него распределено, все расписано, никуда Аленов не спешит, потому и никуда не опаздывает. Шум в комнате ему не мешает, он всегда спокоен, никогда не выходит из себя. Управляется с обедом – в общепитовской столовой ли, у кого в гостях, без разницы – за три-пять минут. Так же Кул и думает быстро, работа у прогнозиста спорится.
Другое дело – Саша Шкрет. О беклемише на работе ни
Саша работает, не поднимая головы. В комнате шум: разговаривают мужики, женщины пьют чай, режут, не закрывая ртов, по рисункам из модных журналов, кальку на выкройки, в комнату постоянно кто-то заходит, выходит. Шкрет пишет, считает, время от времени поднимает голову и что-то шепчет себе под нос.
Саша по специальности инженер тепловых электростанций (ТЭС), занимается оптимизацией структуры генерирующих мощностей: прикидывает какой состав источников энергии лучше всего обеспечивает надежность снабжения теплом и электричеством потребителя.
Оптимизация требует точности – счетная машинка Шкрета всегда включена.
Саша когда жалуется, что мешают работать, начинает заикаться:
– И-и-з-з-з-вините…
Никогда не ругается. Если чем-то сильно рассержен, то гнев его сводится к вопросу: "Что за шут?".
Клички к Шкрету не пристают. Как только его не называли – и
Платоном Кречетом, и Штреком, и Шкрабом, – Шкрет Саша так и остался
Шкретом Сашей.
В последнее время у Саши Шкрета общие дела с с.н.сом лаборатории энергосистем Турысом Сатраевым. Хоть круг интересов у Турыса топливно-энергетический баланс, но "туриста", как его назвал Зяма, тоже хлебом не корми – дай что-нибудь сосчитать на машинке. Если
Шкрет никогда не придуривается, не строит из себя и прост как правда, то Сатраев любитель поважничать, выпятить подальше из себя умище.
В одной комнате с Туристом сидит Оркен Ережепов. "Оркен" в переводе с казахского – горизонт. Принято думать, что горизонты они
– светлые. Глядя на Ережепова, они не кажутся светлыми. Оркен мужик работящий, но скучный. До того заунывно тоскливый, что, глядя на него, хочется стиснуть зубы и шептать про себя: "Молчи грусть, молчи…".
Заведующий лабораторией энергосистем Эммануил Эфраимович Лойтер постарше и поопытнее Жаркена Каспаковича. В молодости Лойтер работал на станции, в ОДУ (объединенном диспетчерском управлении). Кроме того, что знает станционную энергетику и системы, Эммануил
Эфраимович из тех ученых, что зрят в корень не без каверезности.
Шкрет с Сатраевым на объединенном семинаре докладывали отчет о научном распределении экибастузского угля.
– В связи с перебоями в снабжении топливом станций Северного
Казахстана, – Сатраев сдвинул брови, – считаем нецелесообразным передачу экибастузского угля на нужды Троицкой ГРЭС.
Лойтер озорно улыбнулся и беспощадно обнажил суть вывода Сатраева и Шкрета:
– Не дадим, потому что самим мало?