Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Кончились сигареты и кому-то надо подняться на гору в магазин для вожатых. Игорь предложил:
– Может ты сходишь?
– Ты это что, Игорек? – Я поднялся с корточек. – Ты меня за сигаретами вздумал послать? Деловой что ли?
– Нет. Не деловой. – Конаныхин не шелохнулся. – Мне сигареты в магазине не дадут. А вы азиаты выглядите старше нас. Тебе дадут.
В их отряде из ребят запомнился еще Гарик. Но он хоть и умный, но совсем еще малек.
Среди ленинградских девчонок заметно выделялась
Бессознательно я приглядывался к ней. Власенкова являла собой незнакомый мне тип европейской красоты. Высокая, с искрящимися зелеными глазами, с выгоревшими на Солнце русыми волосами, Таня была не Твигги. Она играла в симфоническом оркестре Ленинградского дома пионеров то ли на альте, то ли на скрипке. На репетициях, что происходили на наших глазах, Таня, самозабвенно водя смычком, уходила куда-то в дали далекие, остервенело подергивалась лицом и никого не видела вокруг себя.
После репетиции худрук что-то выговаривал музыкантам. Власенкова молча стояла рядом с Конаныхиным и широко улыбалась.
Днем играли в футбол с азербайджанцами. Если уж кто и выглядит взрослым, так это тринадцатилетний азербайджанец. С волосатыми, короткими, накачанными ногами азербайджанские отроки носились по полю половозрелыми вепрями.
Один из них подсек меня. Судья дал штрафной. Азик с ходу толкнул меня в шею – я, не успев испугаться, автоматом ответил тем же. Иначе было нельзя – на нас смотрели пионеры с вожатыми. Азербайджанец тяжело дышал и сквозь зубы пригрозил: "Ну смотри…".
Я ничего не сказал.
Игра закончилась. Подошла Валя.
– Пойдем к врачу. – сказала вожатая.
– Зачем?
– Меня беспокоит твой фурункул под ухом.
– Валя, не надо. Пройдет.
– Я сказала тебе, пошли.
– Ладно.
– Я принесла тебе Эразма Роттердамского. Слышал о таком?
– Нет. – ответил я и спросил. – О чем будет разговор на сегодняшнем костре?
– О человеческих отношениях.
– Опять?
– Да, опять. – Валя поправила, выбившиеся из под пилотки волосы. Когда-нибудь ты поймешь, что главнее всего на свете человеческие отношения. И больше ничего.
Что такое человеческие отношения для Вали? В данном случае для меня это прямой намек на историю со склеенной пилоткой. Вожатая не может забыть – я чувствую это – пилотку Артура Дика. Она не может воссоединить меня, потому что пилотка ломала все, до тла разоблачала мою сущность. Валя сильно тонкая девушка и четко понимала, что зверьковость – это, мягко будет сказано, – камень за пазухой.
Понимая, что зверьковость никогда не выжечь из меня и каленным железом, она не теряла наивной надежды, что к концу смены я и сам наконец догадаюсь, что подлинно сделал, когда тайком в мертвый час склеивал воедино злополучную пилотку Дика.
На летней эстраде дружины "Стремительная"
Кабалевским.
– Вы спрашиваете, как я писал эту вещь? – Дмитрий Борисович поднялся из-за столика, обхватил подбородок. – В больших сомнениях я начинал работу над "Реквиемом". Дело в том, что автор стихов очень молод… Он даже младше моего сына…Войну Роберт Рождественский знать не мог…
Кабалевский высокий и очень худой, на шее большое родимое пятно.
По телевизору я не замечал у него пятна. Что-то общее есть у него с
Андрюшей. Может, простота и открытость, с которой они разговаривали с нами? Может быть.
Встреча закончилась и мы с Ильей Штейнбергом темной аллеей возвращались в корпус.
Илья младше меня на год и учился в 56-й школе. Он, Витька
Червенчук и две Ирины – Дарканбаева и Павлова – составляли со мной пятерку, представлявшую коренных алма-атинцев в "Орленке".
Мы шли, болтали и не сразу обнаружили, как кто-то сзади обкидывал нас камушками. Мы обернулись.
За нами шли два азербайджанца. Один из них тот, кто толкнул меня в шею и другой – такой же маленький, и такой же невероятно плотно сбитый.
Они разбирались со мной за игру.
Я завилял хвостом.
– Нам, мусульманам надо жить дружно.
Азик вплотную приблизился.
– Месяц назад я покалечил девушку.
– Покалечил? – спросил я и заметил. – Ты не мог поступить иначе.
– Да… Такой я человек… Ха. – Мое замечание подействовало. Он приосанился. – Если бы ты был кристианином, я бы тебя давно убил. Но ты мусульманин и я прощаю тебя.
Он еще и прощает.
Илья ошарашенно смотрел вслед удалявшимся азикам:
– Это не люди…
Илья сделал вид, что не придал значения тому, как я сгнилил.
Хотя что я мог сделать с этими вепрями?
"Вертится быстрей Земля…". Быстрей? С чего вдруг? Как она может вертеться еще быстрей?
Над стеклянным фрегатом корпуса дружины "Звездная" летела и уходила высоко в небо песня. Песня, которую распевала вся страна.
Ленинградцы согласились сыграть с нами в интеллектуальный хоккей.
Интеллектуальный хоккей – игра в вопросы и ответы, ничего в ней интеллектуального кроме заученного знания нет, но ленинградцы пошли мне навстречу.
Команды расселись по стульям. Вот те на… Капитан у ленинградцев
Таня Власенкова. Мы сидели на выдвинутых от остальных стульях друг против друга на верхней палубе звездного фрегата. По-моему,
Власенкова хорошо сознавала надуманность состязания – паренек из
Казахстана желает лишний раз блеснуть на публике эрудицией, ну и что тут такого? – я видел это по ее глазам. Однако при этом Таня ничуть не скрывала, что палубное ристалище для нее самой интересно и проявляла нетерпение.