Чокнутая будущая
Шрифт:
— Дорогая, — воскликнул мой муж, всегда болезненно воспринимавший намеки на его возраст, — так ты меня благодаришь за то, что я выбрал этот маленький театр?
— Почему это я вообще должна тебя благодарить? Да без меня ты продолжал бы покрываться мхом на диване.
— Да без меня ты бы не вытянула это спектакль!
— Я сыграла бы его даже с деревом!
Их обоих несло — после трех часов голого нерва, после изматывающих репетиций, после шампанского и аплодисментов.
Обомлев, все растерянно
— Что это было вообще в первом акте? — наступала Римма Викторовна. — Посмотри, у меня синяк на руке, зачем ты так сильно схватил меня?
— Потому что ты стояла слишком далеко!
— Это ты двигался не по схеме!
— Да потому что я артист, а не робот!
— Да потому что ты достал уже своими импровизациями!
Только режиссер оставался спокойным и расслабленным, не мешая этим двоим выпустить пар и как следует проораться.
Я отступила назад, не желая быть слишком близко к чужим зашкаливающим эмоциям, как будто меня могло задеть осколочными.
И спиной в кого-то уперлась.
— Простите… — поспешно отскочив, оглянулась и увидела Антона.
Он стоял возле стеклянной двери запасного выхода — провожал до такси сонную Сашу и только сейчас поднялся.
— О, — заметил он, глядя на скандалящих звезд. — Прямо как в моем детстве. Я вырос под их ссоры…
Весь вечер я тихонько наблюдала за Антоном издалека и, оказавшись нос к носу, запаниковала. Ноги вмиг стали ватными, во рту пересохло, а глаза забегали. Представилось, как все вокруг показывают на нас пальцем с криком: «смотрите, смотрите! Они же спят друг с другом».
— Так, — Антон встревоженно взглянул на меня, — ты собираешься во всем признаваться здесь и сейчас?
Он спрашивал просто, без упрека или нажима, но в моей голове окончательно все перебултыхалось.
— А? Н-нет.
— Тогда сделай что-нибудь со своим лицом.
«Ты просто не уважаешь меня как партнера», — кричала где-то далеко Римма Викторовна.
Как, скажите мне, я должна была сделать что-нибудь со своим лицом? Это Антон умел ловко притворяться, это Алеша был актером, а я — обычным человеком.
— Прости, — прошептала я, чувствуя себя круглой дурой, — дай мне минутку.
«Подожди, дай мне минутку» — воспоминание пронзило железным штырем в пояснице. Его рубашка под моей ладонью, тяжелое дыхание, запах на губах.
Уши заполыхали, а перед глазами все поплыло.
— Понятно, — быстро проговорил Антон и, подхватив меня под локоть, вывел через стеклянную дверь на тускло освещенную лестницу. Я шла за ним, ничего не соображая и не чувствуя своего тела.
Антон оглянулся на красный зрачок камеры видеонаблюдения, и утащил меня на пролет вниз. Так из межзаборья мы попали межлестничье.
Здесь было прохладно, панорамные
— Дыши, — посоветовал Антон мягко. — Все нормально, не дергайся так. Скажешь Лехе, что тебе надоели их вопли.
— Ненавижу, — с высвистом сказала я, — людей, которые сначала изменяют, а потом каются. Раз уж у тебя хватило духа на такое, то молчи об этом до самой смерти. Не расстраивай ни в чем неповинных людей только для того, чтобы успокоить свою совесть.
— Понятно.
Я посмотрела на него — он стоял очень близко, но не касался меня. Внимательно за мной наблюдал.
Ну почему он такой непрошибаемый?
У него вообще нервов нет?
— Ты меня пугаешь, — сообщила я со слегка истеричным смешком.
— Ты меня тоже, — он хмыкнул. — И что это тебя в адюльтер понесло, с такой-то эмоциональностью. У тебя же на лице все написано.
— На воре и шапка горит. Повсь ава, аф шужярь аф пенгя… Жена Алеше досталась ни солома ни полено. Повезло ему.
— Когда ты волнуешься, то всегда переходишь на пословицы.
— Знаю. В школе из меня так и сыпались мокшанские премудрости. А порой и армянские.
— Что мне с тобой делать? — вдруг вздохнул Антон, и я снова устыдилась, смутилась, бестолочь же! «Эх, кулема», — говорила бабушка, и это забавное прозвище из детства вдруг успокоило меня, перестроило на смешливый лад.
— Ну, — я легко, одним большим пальцем, коснулась его ладони, — тут столько всего сразу на ум приходит.
На мгновение Антон оторопел, а потом тихонько рассмеялся.
— Ты неисправима, — заметил он. — Минуту назад глаз не могла поднять, а теперь снова бросаешься в бой? Так расскажи мне, что же именно тебе приходит на ум.
Он добавил в голос теплого бархата, пересыпал интонации перечно-пряными нотками, отчего у меня сладко затянуло под ложечкой.
Такой Антон — соблазняющийся и соблазняющий — был мне еще мало знаком, он гипнотизировал, как индийский факир с флейтой.
Разница между обычной его холодностью и этим бархатом, этим перцем, этими искорками в глазах, была такой глобальной, такой масштабной, что не оставляла места для любых других переживаний.
Плевать, что за стеклянной дверью — мой собственный муж и вся другая родня, плевать, что там суета и оживление, плевать, что на лестнице холодно и тускло.
Мы потянулись друг к другу синхронно, одновременно закрыли глаза, одновременно приоткрыли губы.
Это даже не было обычным поцелуем — эта была гремучая смесь из возбуждения, глупости и риска.
— Отвезешь меня? — шепнула я ему на ухо.
— Домой?
— Домой. К тебе.
Антон коротко выдохнул, помедлил, кивнул.