Чосон. Последняя династия Кореи
Шрифт:
Известно, что в окружении Тэвонгуна было много корейцев-католиков. Однако в политике имеют значения соображения высшего порядка, и то, с чем вчера можно было мириться, сегодня становится нежелательным. В ходе репрессий было убито более восьми тысяч корейцев и девять французских миссионеров. Чтобы избежать нового распространения христианства, Тэвонгун ввел жесткую политику самоизоляции.
Надо сказать, что преследование христиан не дало желаемых результатов – в народе, вместо ненависти к христианам, распространилось сочувствие к безвинно погибшим людям, а Франция получила веский повод для интервенции, состоявшейся осенью 1866 года. К счастью, Тэвонгун уделял много внимания реорганизации чосонской армии, стремясь превратить
Окончательно ненависть к «заморским дьяволам» в сердцах корейцев закрепила кощунственная авантюра, предпринятая в 1868 году американцем немецкого происхождения Эрнстом Яковом Оппертом, который вознамерился вынудить Тэвонгуна «открыть» страну западному миру в обмен на… останки его приёмного отца, известного также как Намъён-гун. Опперт подготовился основательно, в том числе и составил договор, который предстояло подписать Тэвонгуну, но ему не удалось добраться до гробницы Намъёнгуна, находившейся в провинции Чхунчхон. Взрыв, который устроили осквернители могил, не открыл доступа к останкам Намъёнгуна, но зато привлек внимание местных жителей. К великому сожалению, негодяям удалось уйти живыми, хотя за такое их следовало казнить на месте.
Времена меняются, а вместе с ними меняются приоритеты, и враги могут стать союзниками, но всем корейцам, преклоняющимся перед Соединёнными Штатами и всем американским, неплохо бы вспомнить, при каких обстоятельствах пытались заключить первый корейско-американский договор. История, помимо прочего, ценна и тем, что из нее нельзя ничего вычеркнуть, как и переписать. В середине 1871 года американская эскадра высадила десант на остров Канхва. Было захвачено несколько корейских фортов, но дальше им продвинуться не удалось и вскоре интервенты покинули корейскую территорию.
С конфуцианцами Тэвонгун тоже обходился весьма сурово, поскольку видел в расплодившихся по всей стране совонах не меньшую угрозу, чем в католических миссиях. Надо сказать, что конфуцианство с его возвышенной моралью, представляет собой идеальную основу для критики любой «несовершенной» власти. Совершенной власти в нашем несовершенном мире быть не может, она существовала только в воображении Конфуция и его последователей.
Совоны, традиционно являвшиеся оплотами оппозиции, можно было сравнить с тлеющими углями – стоит подуть ветру, как вспыхнет пламя. «Я не прощу того, кто вредит народу, даже если скажут, что это сам Конфуций», говорил Тэвонгун, «выкорчевывая» совоны один за другим. К 1871 году из нескольких сотен совонов осталось всего сорок семь, имевших пожалованные ваном вывески, служившие аналогом современных лицензий.
По отношению к японцам Тэвонгун занимал столь же непримиримую позицию, как и к западным державам. В 1866 году сёгун Токугава Иэмоти отправил в Чосон миссию, надеясь перевести редкий обмен посольствами в прочные дипломатические отношения. Однако все члены миссии были казнены за «неуважение к персоне вана». В живых оставили лишь одного, которому предстояло отвезти ответное послание. Содержание этого послания было крайне оскорбительным. Назвав японского императора «самозванцем, не имеющим Небесного Мандата», Тэвонгун, выступавший от имени своего сына, указывал на то, что корейцы, успешно отражавшие вторжения интервентов, будут отражать их и впредь. Простыми словами смысл послания можно было передать так: «Вы – никто и ничто, и только попробуйте сунуться к нам!». В 1870 году очередную попытку установления дипломатических отношений предпринял император Муцухито, которому уничтожившие сёгунат патриоты вернули
Ли Мёнбок достиг совершеннолетия (возраста пятнадцати лет) осенью 1867 года, но Тэвонгун не спешил уступать сыну власть, которой он распоряжался столь эффективно. Но, как говорят в народе, «и умный может угодить в вырытую им самим яму». Такой «ямой» стала для Тэвонгуна его невестка, которую он сам выбрал в жены своему сыну, причем, выбрал с умом – круглую сироту из знатного, но захудалого рода Ли, не имевшую близких родственников-мужчин, которые могли бы прийти на смену андонским Кимам и пхунъянским Чо.
Но сирота, вошедшая в историю как ванби Мин или Мёнсон-ванху, оказалась «хороша сама по себе». Красавицей ванби Мин назвать было нельзя, внешность она имела простоватую, но за недостаток привлекательности природа воздала ей избытком ума. На протяжении пяти лет ванби покорно мирилась с невниманием своего мужа и спокойно (то есть, не выражая своих чувств) перенесла появление первого сына вана, рожденного одной из наложниц в 1868 году. Более того, она публично поздравила вана с появлением первенца, а матери малютки отправила дорогие подарки. Ванби действовала по принципу «если я не могу получить любовь своего мужа, то могу заручиться его дружбой» (стоит упомянуть, что первенец вана Ли Сон, он же – Ванхва-гун, умер в начале 1880 года при неясных обстоятельствах). В конце 1871 года ванби родила сына, который прожил всего сутки, в 1873 году та же самая печальная история повторилась с новорожденной дочерью, но весной 1874 года родился сын Ли Чок, который впоследствии унаследовал отцовский престол и вошел в историю как император Сунджон.
Но еще до рождения второго сына ванби удалось отстранить от власти своего могущественного свёкра. Она искусно сыграла на амбициях своего мужа, которому шел двадцать второй год, задействовала своих сторонников при дворе и созданную ей группировку дальних родственников-Минов, заручилась поддержкой нескольких видных конфуцианцев, и Тэвонгуну пришлось передать власть сыну. Точнее, власть перешла к ванби Мин, потому что ван Коджон, любивший почести, не особо стремился вникать в скучные государственные дела. Надо сказать, что Коджон и его отец идеально подходили друг другу – отец хотел и умел править, а сын не хотел и не умел, но вмешательство ванби Мин разрушило этот гармоничный союз.
Спустя несколько дней после удаления Тэвонгуна, в покоях ванби Мин произошел взрыв. Обстоятельства этого дела расследовать не стали, но не вызывает сомнений, причастность Тэвонгуна. На протяжении нескольких лет Тэвонгун пребывал в тени, правда, он не бездействовал, а готовился к реваншу. В 1881 году был раскрыт заговор, целью которого была замена Коджона на «незаконнорожденного» сына Тэвонгуна Ли Чжэсона. Заговор был раскрыт, его участников казнили, а заодно с ними был казнен и Ли Чжэсон, который непосредственного участия не принимал. Тэвонгун не пострадал, поскольку статус отца правящего вана уберегал его от любых обвинений.
В середине 1882 года взбунтовались солдаты столичного гарнизона. Более года им не выплачивали жалованья, а затем выплатили рисом, смешанным с песком и соломой, это была попытка чиновников компенсировать украденное. К солдатам присоединились бедняки, у которых накопилось много поводов для недовольства властью клана Минов. Рациональная кадровая политика Тэвонгуна сменилась господством родственников ванби Мин, со всеми вытекающими отсюда злоупотреблениями властью. Тэвонгун, как и положено мудрому отцу правителя, пытался успокоить восставших, но на самом деле через своих агентов разжигал пламя недовольства все сильнее и сильнее. Восхваляя «справедливого Тэвонгуна», повстанцы расправлялись с его противниками, большинство которых принадлежало к клану Минов. Заодно досталось и японцам, которых корейцы традиционно считали врагами (и, надо признать, нисколько не ошибались).