Что было до детективного агентства Фергюса Моррисона

Какое-то время назад было у меня странное чувство. Вернее, мимолетное видение. Я представил себя одним из нудных субботних вечеров в своей убогой комнатенке детективом. Детективом-лисом. Рыжим зверем в длинном, обязательно мокром от дождя (возможно еще от мокрого снега в конце октября) плаще с наглухо запахнутым высоким воротом. Носки замызганных ботинок выглядывают из-под широкого поло одеяния. Носил ли я брюки? Думаю, нет. Зачем лису брюки, спрашивается? Вот шляпа была, и какая шляпа! Острые уши щеголевато поддевали ее узкие поля вверх, козырек был лихо загнут и спускался вперед

и вниз, прямо до кончика черного лисьего носа. Я бы носил темные очки для антуража, если бы это было уместным.

Думаете, легко быть частным сыщиком, если ты лис? Пусть и прямоходящий. Вовсе нет. Никто не платит за твою работу, сколь много тайников с краденым серебром госпожи Ган (ох уж эта старая стерва) ты не найдешь. Благо как лис я проворен и ловок. Выполнив заказ, я немедля пробирался в погреб к этой сварливой старухе и крал столько свинины и хлеба, сколько умещается за пазуху. И поделом ей.

Больше всего трудностей возникает из-за банды воришек. Сорванцов лет 8-10, но со взрослыми лейтенантами – угрюмыми верзилами в серо-коричневых камзолах. Они носят при себе жандармские дубинки и болючие хлысты, которыми стегают провинившихся карманников. Зачастую провинность заключается в том, что детям не удается удачно схоронить добычу до еженедельного сбора. И в этом им немало помогает ваш покорнейший слуга. Потому немудрено, что при встрече с воришками и их старшими товарищами мне приходится иной раз туговато.

Потому я и поселился на пристани. В утлой лодчонке, некогда предназначавшейся для перевозки табака. А теперь одиноко болтавшейся у причала в отдалении от остальных речных суденышек. Лодка оснащена двускатной полусгнившей от влаги и старости крышей, что в принципе удовлетворяло мою потребность в отдыхе и сне. Большую часть года. Зимой я находил приют у этой старой торговки барахлом, Ган. Разумеется, без ее ведома. Кстати насчет нее.

Ган ставит на выскобленную дочиста столешницу блюдо с сухарями трехгодовалой сушки. "Ешь", – говорит она, поджав старческие губы.

"Твоими сухарями только камни дробить. Пожалуй, поберегу зубы". И оскалился. Знаю, что не любит. Приятно наблюдать, как ее глаза дрожат от ужаса при виде звериной пасти.

Старуха убирает "гостинцы" и садится в кресло-качалку. Тощие пальцы неторопливо, но нервно перебирают бусины на четках красного дерева.

Что нужно карге? Опять сорванцы докучают? Проблемы с лодочниками? Мало что знаю о ее делах. Пока не платит мне за информацию. Молчит. Ждет, пока сам напрошусь на дешёвую работенку. Хрен ей.

Встаю, нарочито артистично надеваю шляпу и направлюсь к выходу. Окликает своим кряхтением. Что ж, послушаем.

"Лодочники". (Я догадывался). "Вчера ночью их бандиты залезли в мой дом на Грин-стрит. Утащили ящик с серебром, зарезали слуг. Ты знаешь о моих делах с ними, лис. Я не хочу платить бестолковым жандармам за это. Найди мое серебро, и я заплачу."

Сначала верни мне все то, что причитается за предыдущие сделки, подумал я и тут же озвучил это вслух.

Старуха скряга. И лгунья. В сейфе что-то более ценное, чем кучка долбанного серебра. Выясню что. А ломалась она недолго. Десять минут спустя на скобленом столе для прислуги лежало двенадцать динаров и двадцать лейе. Не все, что она была должна, но в качестве аванса вполне сойдет.

"Лис, верни мне сейф. До пятницы."

Три дня. Стерва. Лодочники ребята простые. Но опасные. Я живу на их территории. Придется на время найти другое место для ночлега.

Не в будке же спать для дворовой своры (имел дело с этими безмозглыми псинами, приятного мало). Но серебришко приятно оттягивало карман рядом с припрятанным за пазухой свежим ломтем буженины из погреба Ган. будь как есть.

"Я рассчитываю на тебя, Фергюс!"– кричит она вслед. Отчаяние ей к лицу. Даже манеры какие-никакие появились.

Подняв ворот повыше, я шагнул за дверь лавки Ган, прямиков навстречу неприятностям.

За двадцать с гаком годов жизни приходилось встречать мне много диковинных личностей. В цирке, где я рос, бывали и карлики, и бородатые женщины (такие дородние дамы с куском войлока от подбородка до пояса и вечно гнусавым голосом от злоупотребления дешевым виски), и кого только еще туда не заносило на год-другой. Лет семь мне было, когда я впервые увидел человека-зверя. Его привезли в клетке под гиканье и смех городских мальчишек. Привезли фермеры из местечка Кловелдейл. Руки существа нервно сжимали прутья ржавой кованой решетки. Я видел под его ногтями старую кровь и знал, что его долгое время держали на привязи на псарне или в хлеву. Юноше накинули на поросшую неестественным волосяным покровом шею ошейник, прицепили к нему длинные палки и вели до шатра Бобби Ли. Хозяина цирка. Он вроде цыган. Временами добрый, но большой скряга. За человека-зверя он заплатил фермерам несколько плесневелых лейе и предложил остаться на денек-другой – неделю в городе шла летняя ярмарка, и цирк давал представления каждый вечер.

В тот день я дождался сумерек и прокрался к шатру Ли. За его задней стенкой почти на опушке бора, в кибитке без колес был заперт диковинный человек. Он спал, но заслышав мое дыхание, очнулся и взглянул на меня белыми глазами. "Хочешь быть моим другом?" – отважившись, прошептал я. "Нет".

В то время в силу своей незрелости я еще не знал, что чудики и уродцы, с которыми мне хотелось чувствовать родственную связь, ненавидят меня даже больше, чем обычные люди. Один мой вид напоминал им о собственной неполноценности. Человек-зверь прожил в цирке три года, был застрелен пьяным дрессировщиком на одном из цирковых номеров.

Я не шибко торопился выполнять задание старухи Ган. Для начала решил озаботиться поиском временного ночлега. Тавернщики и владельцы постоялых домов не очень охотно сдают апартаменты ряженому зверью (даже если оно при деньгах). Но на мое счастье я знал одну даму из неблагополучного района (чего таить, сводничество и сутенерство – род ее деятельности), которая за монету никогда не отказывала мне в некоторых услугах.

В потемках, изрядно хлебнув перед этим эгемского эля по лейе за пинту я неторопливо добирался до района Звонарей. Грязные улочки города, скудно освещенные газовым светом, не особо согревали мое нутро. Эль справлялся с этой задачей куда лучше.

Район Звонарей окружен блокпостами и траншеями. Жители этой территории борцы за независимость. Вперемешку со шлюхами, ворами и беглыми убийцами. За две монеты меня пропустили на территорию знакомые ребятки из обувной лавки на лодочной станции (ее сожгли жандармы некоторое время назад).

До дома своей старой знакомой я добирался окольными путями и вонючими подвальными коридорами. не люблю показываться на глаза местным пьянчугам.

"Ты должен мне два золотых, Фергюс! И сними пальто, прежде чем войти. От него воняет собачьим дерьмом."