Что движет солнце и светила (сборник)
Шрифт:
Превратившись в Изабеллу, Зина только и делала, что старательно создавала образ эмансипированной интеллектуалки, далекой от мелочей быта и всего суетного, нетворческого, бездуховного. И вдруг:
— Зина, не узнаёшь? Во блин!
О Боже! Да не Петька ли это? Многое она могла забыть, но только не этот голос с чуть заметной хрипотцой, которая когда-то ей так нравилась.
— Узнала, — обрадовался Петя, и взял её руку, и ловко, как заправский ловелас, коснулся губами пальчиков, и опережая её вопросы, объяснил: Я, как у бессмертного Грибоедова, с корабля на бал Только что из Москвы прилетел. У меня там фирма, покупаем-продаём
— Фирма? — удивилась Изабелла. — Я слышала, что из столицы должен приехать некий господин Потоцкий. Говорят, он меценат и богат как Крез…
— Это я, — скромно шепнул Петька. — А насчёт Креза — выдумка. Фамилию сменил. У меня жена из рода Потоцких. Заяц — это больше на прозвище похоже, да и несолидно звучит…
— Зайка-зазнайка, — улыбнулась Изабелла, — ты меня Зинкой-то не кличь, ладно? Я уже давно Изабелла…
Петька, он же господин Потоцкий, что-то хотел сказать в ответ, но не успел: за его локоток цепко ухватилась директриса выставочного зала, и тут же возник Вадик, будто телепортировался из противоположного угла — эта парочка яростно затарахтела, расхваливая картины, эскизы и акварели, равных которым, можно подумать, не было, нет и не будет. Вадик явно рассчитывал, что гость купит по крайней мере половину работ, никак не меньше.
— Хорошо, — сказал господин Потоцкий. — Завтра я улетаю, и мне хотелось бы увезти с собой «Закат над Амуром». Назначайте свою цену, составляйте нужные бумаги. Можете включить в счёт и стоимость рамы, но, ради Бога, избавьте от неё холст. Затейливая резьба и яркая позолота совсем не подходит к этому пейзажу…
И, не дожидаясь ответной реакции, господин Потоцкий повлёк Изабеллу за собой, да так стремительно, что только за дверью она сообразила: её репутация может оказаться безнадёжно испорченной, и труднёхонько будет сбить махровую паутину сплетен, ой-ей-ёй!
— Плевать! — сказал он. — Они все лопнут от зависти, когда узнают: я хочу немедленно, сию секунду насладиться твоими…
— Не надо пошлить, — сурово осадила его Изабелла.
— …твоими статуэтками с ульчским орнаментом, — закончил он.
— Господи, — изумилась она. — Откуда ты о них знаешь?
— А я просто обязан знать обо всём, что есть хорошего в мире творчества. Иначе мой бизнес лопнет. Ну что, покажешь?
Изабелла представила тот кавардак, который стоял в квартире: неприбранная, неделю не мытая гостиная; пыльная мастерская, под ногами похрустывают осколочки пережжённой глины, везде обрывки бумаги, пустые тюбики из-под красок, поломанные кисти, а вместо абажура — плетёная корзина из-под вьетнамских ананасов. Чёрт возьми, уже полмесяца, если не больше, собирается её расписать и украсить сухими листьями, цветами и серпантином черёмуховой стружки. Ой, слишком живописен весь этот художественный беспорядок, и гость может подумать, что хозяйка просто неряха и грязнуля.
Но Пётр явно читал мысли — рассмеялся: дескать, не знаю разве нравов художников, не смущайся! — и повлёк её к автомобилю, где сидели два молчаливых мордоворота.
— Не обращай на них внимания, — сказал Пётр. — Они глухи, немы и слепы. Без них никак не обойдёшься, Зина! Рэкет кругом, честному человеку нельзя сделать и шага — хорошо, если карманы только вывернут, а то ведь, знаешь, и кишки могут выпустить…
Крутые парни сидели не шевелясь, как манекены. Только глаза были в постоянном
Машина остановилась у коммерческого киоска. Один из молодцев выскочил, быстро напихал в пакет вина, шоколада, ядреных апельсинов и даже прихватил ананас с задорным зеленым хохолком. Продавщица изумилась:
— У нас торговля не на «зелененькие», а на рубли! Ой, зачем так много? Спасибо! Приезжайте ещё…
И пока обалдевшая Изабелла соображала, что к чему и не стоит ли всерьёз заняться Петькой («Ну и что, что в Москве живёт, из Парижей не вылазит! Разве не клялся в любви до гроба?»), — он просто и без всякого стеснения сказал:
— Не думай, что я хочу тебя трахнуть. По-быстрому не люблю, а для небыстрого секса времени нет. У меня сегодня ещё две встречи, потом — ужин с нужными людьми в узком кругу. Я бы тебя взял, но меня не поймут. Туда со своими тёлками не ходят…
— А я и не напрашиваюсь, — оскорбилась гордая Изабелла. — И никакая я не телка!
— Потому и хочу по-человечески посидеть хоть полчаса, — сказал Пётр. Я так хотел тебя увидеть!
— Неужели? Двадцать три года прошло. Мог бы хоть открыточку послать…
— Куда? — ласково улыбнулся он. — На деревню, твоей маме? Да и не любитель я писанины, ты же знаешь! Да и то сказать, в слове «корова» могу сделать, как минимум, две ошибки…
От этого трёпа, запаха дорогого одеколона с лёгкой горчинкой, быстрой езды и Бог знает ещё от чего у Изабеллы закружилась голова. И пока они поднимались в дребезжащем, вонючем лифте, сжатые мордоворотами-молчунами, и подходили к её двери, обитой коричневым дерматином, и она долго, невыносимо долго ковырялась в разболтанных замках, и потом, в полутёмной прихожей, заваленной обувью, пачками старых газет, смятыми свитерами и куртками, под тусклой жёлтой лампочкой, она всё ждала, что он хотя бы легонько, совсем чуть-чуть приобнимет её или как бы нечаянно коснется ладонью. Но Пётр был как за стеклянной стеной: вот он, рядом, но не достать!
Поозиравшись вокруг, Пётр хмыкнул:
— Фигурок не вижу. Зато понял, что ты занимаешься семеноводством. Не иначе, фирму «Семена» открыла?
И правда, везде, где только можно, стояли тарелочки с какими-то зёрнышками, сливовыми и персиковыми косточками, орехами, соплодиями ольхи и шишечками сосны, а из полиэтиленовых пакетов торчали сухие ветки, корни, колоски. Изабелла увлеклась природными материалами, составляла композиции и панно, которые вроде бы получались к неё неплохо, и она была в этом уверена, пока в одной школе не увидела настенные тарелки, сделанные из среза амурского бархата. Украшенные букетами из тополиного пуха и орнаментом из арбузных семян, они поразили её простотой и гармоничностью. А сделала это чудо тринадцатилетняя девочка. Изабелла как-то сразу и охладела к столь «детскому» искусству.
— Ах, это! — пожала плечами Изабелла. — Не удивляйся! Я пережила очередное увлечение…
— Очень бурное, надо полагать, — заметил Пётр и, ловко смахнув с кресла пучок серых колосков, уселся, положив ногу на ногу. — Но несмотря на это, вполне в форме и сможешь, наверное, сварить кофе?
— Паразит, — ласково сказала Изабелла и шутливо хлопнула его по плечу. — Я мужчинами не увлекаюсь, но разрешаю им увлекаться мной. Искусство — вот что меня занимает по-настоящему. Это такой огромный, безбрежный океан, что можно всю жизнь проискать нужную тебе пристань…