Что на роду написано…
Шрифт:
– Да-да, знаю! – Берни попытался вспомнить название.
– Бывший немецкий город Кёнигсберг – родина Канта, – вставил Спенсер. – Теперь, кажется, Калинград.
– Калининград, – поправил Спенсера Платов. – Был немецким, потом советским, а теперь российский.
– Что-то слишком много российского в мире становится в последнее время, – как бы размышляя про себя, пробормотал британец.
– Я не политик, и на моём бизнесе это никак не отражается.
– Может отразиться, и серьёзно. Бизнеса без политики не бывает. Впрочем, как и политики без бизнеса. Но мы отвлеклись, продолжайте.
– Строительство
При этих словах оба слушателя заулыбались, сразу поняв, что Платов специально не хочет озвучить правильное название всемирно известного российского газового концерна.
«Мудро», – отметил про себя Спенсер.
«Русские вечно что-то недоговаривают – видимо, это у них в крови после Сталина», – подумал Штейковски.
– Не буду вдаваться в подробности, как ко мне пришла идея разделения рассола на пресную воду и собственно соль. Скажу лишь, что вскоре я послал геологов взять керны на качество соли. И, получив заключение, что соль чистая и высокого качества, я уже точно знал, что предприму дальше. Я прочёл всё, что можно прочесть о соли. Оказалось, что соль – это биржевой товар и цена её котируется на товарных биржах в зависимости от качества. Её добывают разными способами: из морской воды, шахтным и карьерным методом, скалывают от застывших солевых отложений. Но, чтобы стать пищевой, химической, медицинской или даже технической солью, сырьё требует специальной трудоёмкой и довольно сложной технической доработки.
Финансисты, слабо разбирающиеся в технических эскападах Платова, всё же слушали с нарастающим вниманием. А когда из уст Платова прозвучало слово «биржа», Спенсер начал делать пометки в своём дневнике.
– Ну и что же ты придумал гениального, Паша, чтобы покорить соляной рынок? – Барни успел снять пиджак, распустил узел галстука и уже наливал себе третью порцию виски. Как опытный биржевой маклер он сразу просчитал: там, где есть биржевой товар, дефицитный рынок и ноу-хау, там будут деньги – и, возможно, большие.
– А дальше всё было просто. Не секрет, что атомщики путём выпаривания из простой водопроводной воды получают дистиллят, отделяя примеси и лишние химические элементы для нужд атомных электростанций. А это значит, что можно разделить рассол на воду и чистейшую соль. Я связался с атомщиками, передал им образцы рассола, и они в своей лаборатории, несколько усовершенствовав существующую технологию, с успехом разделили мне рассол на воду, соль и асбест, вобравший в себя все излишние химические элементы. Так я получил соль «четыре девятки», что соответствует высшему биржевому рейтингу.
– Что-то ты, братец, скромничал, когда рассказывал мне, что и в школе, и в колледже больше увлекался
Спенсер нажал на кнопку селектора и, услышав голос секретарши, велел перенести встречу с корейцами на завтра.
– Ну и?.. – Барни явно проникся рассказом.
– Комиссия, созванная газовым концерном, утвердила проект. Четыре департамента, участвовавших в размыве, выдохнули с облегчением. А председатель правления дал распоряжение профильному банку в случае надобности доинвестировать строительство завода по переработке агрессивных отходов размыва – то есть рассола. Ну а дальше всё по плану. Проект, смета, выбор места площадки и так далее. Хотя нужно отметить: проектируя завод, мы с НИИ «Агрохиммаш» создали настоящий технологический шедевр. Дело в том, что при выпаривании создаётся большое количество избыточного пара, и, направив его на две установленные турбины, мы получили бесплатную электроэнергию, полностью покрывающую потребность завода. А оставшуюся можно продавать местным электросетям.
Платов оглядел собеседников.
– Итак, сырьё получаю бесплатно на переработку, газ по внутренним ценам концерна копеечный, электроэнергия производится с прибылью, чистую воду продаю концерну для размыва. В итоге востребованный биржевой товар у меня не имеет себестоимости.
Барни, которого трудно было чем-то удивить, непроизвольно затряс головой и, словно убеждая себя, монотонно проговорил:
– Такого быть не может… Нет, так не бывает…
Затем, как бы смирившись, глухо процедил:
– Хотя в России может быть всё, даже то, чего быть не может.
Посмотрел на часы, вынул из кармана телефон и приказал в трубку:
– Вылет перенести на завтра. Да, в двенадцать по Гринвичу.
Невозмутимый Спенсер, что-то проверяя в компьютере, задавал Платову вопросы по существу:
– Завод запущен?
– Да, сертифицирован и занесён в реестр действующих предприятий.
– Какова мощность завода?
– Пока запущено две очереди, каждая мощностью двести тысяч тонн в год.
– А на сколько очередей рассчитан завод?
– На пять.
Пальцы банкира быстро запрыгали по клавишам компьютера:
– Миллион тонн, так, пищевая – 70 фунтов за тонну, химическая – 120 фунтов, медицинская – 800 фунтов, для физраствора – 1200 фунтов, косметическая – 1500 фунтов, таблетки для размягчения воды – 1300–1700 фунтов, гранула – 300 фунтов… Впечатляет, – тихо произнёс он.
– И последнее, – Спенсер был сосредоточен, и казалось, что, если прислушаться, можно услышать, как у него в голове щёлкает арифмометр. – Что из данной номенклатуры можно сегодня производить на заводе?
Платов устало провёл рукой по лицу:
– Вот поэтому, друзья, я и собрал вас сегодня…
Загорелась красная лампочка на селекторе.
– Да, – Спенсер включил микрофон.
– Пять часов, сэр. Можно подавать чай?
– Ты, как всегда, точен, Николас. Подавай. Но у меня гости. Может, они захотят перекусить чем-то посущественнее.
Гости отрицательно покачали головами.
– Если я правильно помню, сэр, мистеру Платову эспрессо в двух маленьких чашечках и «Перье», а мистеру Штейковски самую большую чашку американо.