Что с тобой не так?
Шрифт:
«Я долго ничего не писал. Мне было некогда, я был занят. Одним важным делом. Сейчас я расскажу про него. Теперь можно. Больше эта курица не будет читать то, что ей не следует читать. Как можно быть такой слепой и тупой? Психотерапевт. Или кто она там. Теперь она больше не сможет морочить мне голову своими никчёмными идеями о моих проблемах. Теперь проблемы у неё. Хочешь я расскажу, как я это сделал? Конечно, хочешь. Когда всё это начало уже действовать на нервы, ёе жалкие попытки докопаться до чего-то в моей голове, а как ты считаешь, а что ты чувствуешь? Ужасно бесит даже сейчас. Надо было сделать что-нибудь пожёстче, слишком легко она отделалась. Я писал два дневника. Она же сама говорила, что писать надо больше и чаще. Ах-ах-аха, это очень смешно. Так вот, мой второй дневник содержал описание наших с ней встреч. Но вот прикол в том, что эти встречи я выдумывал сам. И темы, на которые мы общались. Господи, у меня потрясающая фантазия! Так легко и просто избавиться от мерзкой заумной тётки, ну кто бы ещё догадался. Вот пусть и ходят дальше и слушают её бред. Ах, нет же, теперь никто к ней ходить не будет. Потому что моя тётушка сделала всё правильно, королева-скандалистка. Такая же тупая. Так вот, про дневник. На самом деле мы обсуждали на наших конфиденциальных встречах такие интересные вещи как, был ли у меня половой
Я закрыл толстую тетрадь и потер переносицу. Что я только что сейчас прочитал? В моей способности размышлять как будто произошло короткое замыкание, в результате которого дальнейшее функционирование было под большим вопросом. Я всё ждал и ждал, что в конце всё таки появится «п.с.», что-то вроде «о, это была шутка-минутка, всем спасибо». Недалёкая, несмешная, бессмысленная, но шутка. Шутка, шутка. Но никакого «п.с.» не было, и это было ужасно. В моей голове стоял гул. Но не такой, какой бывает, когда стоишь недалеко от взлётной полосы, а такой, как на смотровой вышке за городом, где внизу остается и шум леса, и голоса птиц, и твоё каждодневное состояние. Только в тот раз, когда я стоял и смотрел на холмистую местность далеко внизу, я чувствовал себя умиротворенно, а сейчас мне хотелось спрыгнуть с этой вышки. В голове не могло уложиться, что такой хладнокровно рассчитанный план по, по сути, профессиональному уничтожению человека, стремящегося помочь, созрел в голове у четырнадцатилетнего мальчишки. И ещё больше не укладывалось, что он был им блестяще реализован, если верить его записям. А им веришь. Не хочешь, но веришь. Я закрыл тетрадь и вышел с ней на балкон, достал сигареты. Закурив, я открыл на том месте, где остановился.
«Теперь можно не беспокоиться, что кто-то будет лезть в мою голову. Никому нельзя читать мой дневник. Не лезь, убьёт»
Я больше не хотел читать. Не хотел ничего знать. Мне было противно. Я не был святыми человеком, но и не был конченым. А Стасик был. И те грани, которые стеной стоят передо мной, давно остались у него позади в четырнадцать лет. Гибель близких травмирует нас разными способами, но моральными уродами мы становимся самостоятельно.
***
Эту ночь я провёл в беспокойном сне. Все пережитые эмоции активно переосмысливались мозгом, показывая мне странные и неприятные сны. Хоть я и не просыпался, но мой сон больше был похож на дрёму. Нельзя сказать, что я совсем не выспался, но и бодрым себя не чувствовал. Налив кофе, я бросил взгляд на стол, где оставил тетрадь. Ночью эмоции сильнее. Сейчас я уже не чувствовал того тошнотворного отвращения, которое испытывал несколько часов назад. Снова проснулось любопытство. Когда-то давно, ещё на электронной книге, я читал скачанное с просторов интернета произведение «Дневник налётчика». Главный герой, Крис Бенсон, эгоист и мизантроп, он грабил банки и убивал людей, но при этом вызывал у меня определённую симпатию, как человек, живущий исключительно по своим правилам. Другой персонаж книги Винс, отмороженный псих, умудрившийся на пейнтболе до полусмерти искалечить половину игроков, тоже в какой-то извращённой степени казался обаяшкой. Вот и в Стасе было нечто такое, что не позволяло относится к нему однозначно. Мне хотелось разобраться, как такие люди способны вызывать симпатию, а иногда даже безоговорочную любовь. Что их делает такими? Под «ними» я, конечно, подразумевал таких людей как Стас, а не вымышленных налётчиков из романа Дэнни Кинга. Я задумчиво полистал тетрадь. Таких длинных записей, как последняя мной прочитанная, было немного. В основном, отрывочные строки, идущие одна за другой, обязательно датированные.
«20.03 Хамство упрощает взаимопонимание»
«04.04 Шли нахер. И это касается всех, кто пытается тебя использовать»
«10.05 Переживать по этому поводу я не собираюсь. Зря они стараются»
Всё было достаточно однотипно. Он считал себя самым умным, способным обвести вокруг пальца любого. Не гнушался откровенным враньём, при случае мог заплакать, чтобы убедить всех в своих переживаниях и избежать сурового наказания. Я восхищался и оторопевал. Он не был безупречным лжецом, судя по записям, его часто ловили на обмане, но он легко мог перекрыть это новым враньём. И таких наслоений могло быть бесконечно много.
«Дашка (так ученики между собой называли учительницу) сегодня решила вызвать тётку к себе на разговор. Из-за какой-то тупости, типа я курил в туалете. Но я не курил. Только одну затяжку. Я ей сказал, что тётка в больнице с сердцем. Она от меня отстала. Но через урок опять меня позвала и начала орать, что я всё вру, и никто в больнице не лежит. Наверно, эта сука Ася сказала. Короче, орала она долго, написала в дневнике красным, но это фигня, этот дневник для них, пусть пишут, что хотят. Дашке я сказал, что тётку сегодня увезли утром с аппендицитом, а Ася просто ещё не в курсе, я её берегу. Дашка мне не поверила. Тогда я сказал, что тётка правда серьёзно больна, она много ходит в больницу, но никто об этом не знает, кроме меня, потому что я подсмотрел её карточку, и что сегодня тётка сама позвонит и всё объяснит»
Он много врал, но как-то глупо, без логического костяка, без учёта последствий. Он даже не удосужился как-то продолжить этот обман, и на следующий день был грандиозный скандал, его лишили телевизора и заперли дома на неделю. Всё это он описал очень сухо, оставив лишь короткий комментарий «Тупая овца». Следующая длинная запись была посвящена сестре Асе. Естественно, ничего хорошего с девочкой в этот день не случилось.
«Сегодня был праздник, день рождения Аси. Это моя сестра. Двоюродная. Я как-то упоминал о ней, кажется. Или нет. Это неважно. Ася и сама неважная. У неё кривые ноги и глупая улыбка. А ещё меня бесит, что она постоянно ко мне пристаёт со всякой ерундой. То давай погулять сходим, то, давай, я
Наверно, это невыносимо жить в мире полных идиотов и беспросветных тупиц. Хотя что-то мне подсказывало, что мир Стас видел несколько искажённо, и его окружение было, мягко говоря, не совсем уж таким никчёмным. Я посмотрел на часы и понял, что пора выходить из дома, чтобы успеть к утренней планёрке. Я решил оставить тетрадь дома, моё увлечение казалось чрезмерным. Работа сама себя не сделает, нужно вернуться в строй. Я допил кофе, завёл машину и пошёл обуваться.
***
В офис я зашёл в приподнятом настроении. Любое событие в жизни, вызвавшее существенный интерес, держит тебя в возбуждении. Однако такое напряжение для организма может сказываться довольно плачевно, и потому организм сам себя стабилизирует. Ну как организм. Наш мозг. Он за всё отвечает. Мы и марионетки нашего мозга, и, одновременно с этим, мы и есть наш мозг. Презабавнейшая ситуация. Словом, я успокоился. Как будто открыли клапан и снизили давление. Мозг снова ясно соображал, если я, конечно, могу так выразиться. Просто доминировать стала другая его область. Или, как говорят учёные, сменилась доминанта. Я бодро шагал в свой кабинет, улыбаясь встречаемым по пути коллегам. Они тоже улыбались мне в ответ. Спасибо, зеркальным нейронам. Кажется, знания из пары научных статей о мозге наконец-то получили власть и теперь верховодили. Наш мозг ужасно сложная штука и при этом до безумия интересная. Пожалуй, я бы хотел стать нейробиологом. У меня ещё довольно много времени впереди, по крайне мере, я очень надеюсь на это, возможно, я смогу сменить кардинально сферу своей деятельности. Но пока это всего лишь мечты. Пару лет назад я мечтал стать физиком-ядерщиком, и что-то не вижу себя корпящим над кандидатской по синтезу лёгких ядер. В общем, Остапа понесло по незакрытому гештальту «буду кандидатом наук». Боковым зрением я зацепил что-то, что заставило меня остановиться. Повернув голову, я понял, что это была Анжела. Через открытую в её кабинет дверь я видел, как она разбирала бумаги на своём столе, стоя вполоборота ко мне. Я тихонько подошёл к проёму.
–Привет.
Анжела вздрогнула и повернулась.
–Нельзя так подкрадываться! Привет.
На её лице была растерянная улыбка. Я видел, что она смущена и вместе с тем рада меня видеть.
–Как ты? – спросил я как можно мягче.
–Всё в порядке, – ответила она, – как видишь, уже готова приступить к работе.
–Вижу, – улыбнулся я, – ты уверена, что готова? Насколько я знаю, шеф не торопит тебя с возращением. Мы справляемся.
–Знаю. Но я в порядке, правда.
В подтверждение своих слов она выпрямилась и победно оскалилась. Я был очень рад видеть её такой. Особенно после того вечного «не знаю». Я чувствовал наигранность в её словах и позе. Но и прежнего флёра забитого мышонка не ощущалось. Это уже внушало веру в то, что ей действительно лучше.
–Ты сильная, – одобрительно покачал я головой, – если понадобится какая-нибудь помощь, ты знаешь, где меня найти.
–Конечно.
Я уже почти вышел из кабинета, как почувствовал, что волна возбуждения снова накрывает меня. Стоя в дверях, я повернулся.
–Анжела, скажи, твой муж был хорошим человеком?
Девушка недоумённо смотрела на меня. Нельзя было не заметить её озадаченного вида.
–Да, – через минуту ответила Анжела, – он был… хорошим.
–Он не обижал тебя?
–Ну… у всех бывают трудные времена.
Другого ответа я не ждал. Продолжать было бы жестоко по отношению к ней и её чувствам.
–Прости пожалуйста, я надеюсь, что не обидел тебя своим наглым любопытством.
–Всё в порядке, – она изобразила улыбку.
Мне было дико стыдно. Но и не спросить я не мог. Опустив глаза, я поспешил выйти.
Рабочий процесс шёл на удивление продуктивно и ударными темпами. Я разобрал всю почту, ответил на письма недельной давности. Ну те самые письма, ответ на которые не предполагает дедлайна, а задачи, в них содержащиеся, слишком бессмысленные при тех энергозатратах, которых они требуют. Но я всё-таки нашёл в себе силы разобраться в них и даже оптимизировать их исполнение. От количества выполненных к обеду задач мой мозг щедро наградил меня порцией дофамина, и потому чувствовал я себя царём мира. Этого многоэтажного, похожего на гигантский муравейник, мира. Я совершенно позабыл и о дневнике, и о странном Стасе, и об Анжеле, с которой я, конечно же, столкнулся в коридоре по пути на обед. Мы перекинулись растерянными улыбками и, отведя взгляды в разные стороны, изучая стены офиса так, будто это не обычные стены, а произведения искусства, дошли до комнаты отдыха. Народу было немного, так как большинство предпочитало спускаться на первый этаж в столовую. Чайник уже вовсю кипятился, в воздухе пахло разогретым мясом и пюре, негромкие разговоры сливались в единый поток фонового гудения. Всё это создавало довольно уютную атмосферу. Я налил себе кипяток в кружку, где его появления уже заждался пакетик с «эрл греем», и уселся на угол стола. Я надеялся избежать разговоров. Говорить о работе я не хотел, о чём-то ещё тем более. Поэтому, прикинувшись шлангом, я спокойно наслаждался уединением со своими мыслями. Боковым зрением я наблюдал за Анжелой. Она больше не казалась мне потерянной и странной. На её лице была милая улыбка, с которой она ловко разливала оставшийся кипяток по кружкам сотрудников, прозевавших первую раздачу. Мне казалось, она чувствовала себя весьма комфортно, в её глазах не было печали. Я думал о том, как она преобразилась с того дня, когда я был у неё дома. Это и радовало, и вызывало много вопросов.