Что скрывал покойник

Пенни Луиз

— М-м, лучше взгляни вот сюда. — И Мирна ткнула пальцем в спутанный клубок ветвей.

— «Собрание сочинений У. X. Одена», — прочла Клара. — Ты, должно быть, шутишь.

— Это для мальчиков.

— А что еще здесь есть? — Клара обвела глазами внушительный букет.

— Дензел Вашингтон. Только не говори Габри.

В гостиной Джейн продолжала свой рассказ:

— А потом Габри говорит мне: «Твоя мульча у меня. Именно так ее всегда носила Вита Сэквилль Уэст».

Оливье прошептал Габри на

ухо:

— Ты и в самом деле странный.

— Ты разве не рад этому? — прозвучала в ответ избитая шуточка.

— Как поживаете? — Из кухни появилась Мирна в сопровождении Клары и принялась обниматься с Габри и Оливье, а Питер налил ей скотча.

— Думаю, с нами все в порядке! — Оливье расцеловал Мирну в обе щеки. — Следует удивляться тому, что этого не случилось раньше. Сколько мы уже здесь живем? Двенадцать лет? — Габри кивнул с набитым ртом, он вдумчиво жевал «камамбер». — И только сейчас на нас напали. Еще ребенком, в Монреале, надо мной издевалась группа взрослых мужчин. Это было ужасно. — Все замолчали, и слышался только треск и бормотание огня в камине. Оливье заговорил снова: — Они били меня палками. Смешно, но теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это было больнее всего. Не синяки и шишки… Перед тем как ударить, они тыкали в меня палками, понимаете? — Он сделал выпад рукой, имитируя движение. — Они вели себя так, словно я не был человеком.

— Это необходимый первый шаг, — заявила Мирна. — Они относятся к жертве как к животному, а не как к человеку. Ты все правильно объяснил.

Она знала, о чем говорила. Перед тем как переехать в Три Сосны, Мирна работала психологом в Монреале. И, будучи чернокожей, прекрасно знала это выражение на лицах, когда люди относятся к тебе, как к мебели.

Руфь повернулась к Оливье, меняя тему разговора.

— Я была в подвале и наткнулась там на пару вещичек. Рассчитываю, что ты сможешь продать их для меня.

— Отлично. Что…

— Есть стаканы рубинового стекла с лиловатым отливом…

— Просто замечательно. — Оливье обожал цветное стекло. — Ручной выдувки?

— Ты что, принимаешь меня за идиотку? Разумеется, они ручной выдувки.

— Ты уверена, что они тебе не нужны? — Он всегда задавал своим друзьям этот вопрос.

— Перестань морочить голову. Ты думаешь, я заговорила бы о них, если бы сомневалась в том, что они мне не нужны?

— Стерва.

— Ах ты, моя девочка!

— Отлично, расскажи мне еще что-нибудь.

Руфь умудрялась откапывать в своем подвале самые невероятные вещицы. Такое впечатление, что у нее там было прорублено окно в прошлое. Попадалась и откровенная рухлядь, вроде старых поломанных кофеварок и сгоревших тостеров. Зато остальное заставляло Оливье трепетать от наслаждения. Скряга-антиквар, скрывавшийся в нем и занимавший значительно большую часть его натуры, чем он готов был признать, приходил в восторг оттого, что имел доступ к сокровищам Руфи. Иногда он буквально грезил ее подвалом наяву.

Если подвал Руфи приводил его

в восхищение, то он просто сходил с ума от страсти к жилищу Джейн. Он готов был продать душу дьяволу за возможность переступить ее порог и заглянуть за дверь кухни. Одни только находившиеся там антикварные штучки стоили десятки тысяч долларов. Впервые оказавшись в Трех Соснах, по настоянию Королевы Драмы, он лишился дара речи, когда увидел линолеум на полу в ее прихожей. Если прихожая была музеем, а кухня — святилищем, то что же, ради всего святого, скрывалось за ними? Оливье постарался отогнать от себя эту мысль, зная, что, скорее всего, он будет разочарован. ИКЕА. И потертый ковер грубого ворса. Ему давно уже не казалось странным, что Джейн никогда и никого не приглашала войти через вращающиеся двери в свою гостиную и дальше в дом.

— А насчет мульчи, Джейн, — говорил Габри, согнувшись над одной из составных картинок-головоломок Питера, — я могу привезти ее тебе завтра. Может, заодно помочь тебе вскопать огород?

— Нет, мне осталось совсем немного. Но, наверное, это в последний раз. Я больше не могу бесконечно возиться с ним. — Габри с явным облегчением воспринял известие о том, что его помощь не требуется. Ему вполне хватало собственного огорода.

— У меня на шток-розе появилась целая куча отростков, — сообщила Джейн, пристраивая на место кусочек неба. — Как тебе понравились те желтые одиночки? Что-то я их не заметила.

— Я высадил их прошлой осенью, но, похоже, так и не стану для них матерью. Не дашь мне еще несколько штук? Взамен я готов поделиться с тобой лошадиной мятой.

— О Боже, только не это!

Лошадиная мята была кабачками цветочного мира. Она тоже занимала почетное место на осеннем рынке урожая и, соответственно, в праздничном костре на День Благодарения, от которого будет исходить запах сладкого бергамота, как будто в каждом коттедже в Трех Соснах заваривают чай марки «Седой граф».

— Мы не рассказывали, что случилось сегодня днем после того, как вы все ушли? — поинтересовался Габри хорошо поставленным, сценическим голосом, так что каждое его слово звучно падало в уши. — Мы как раз готовили горох для сегодняшнего… — Клара закатила глаза и пробормотала Джейн: «Наверное, потеряли консервный нож», — когда в дверь позвонили, и на пороге объявились Мэттью Крофт и Филипп.

— Не может быть! И что же дальше?

— Филипп промямлил: «Я сожалею о том, что произошло сегодня утром».

— И что ты ему ответил? — спросила Мирна.

— Угадай, — откликнулся Оливье. — Я сказал ему: «Докажи».

— В самом деле? — воскликнула Клара, приятно удивленная и пораженная одновременно.

— Именно так. В его извинении не хватало искренности. Он сожалел о том, что попался, и о том, что его выходка будет иметь последствия. Но я не поверил, что он сожалел о том, что натворил.

— Совесть и трусость… — промолвила Клара.

— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Бен.