Что случилось с Гарольдом Смитом?

Стайнер Бен

И Питер посмотрел на Люси. Бросил один короткий взгляд.

Да, лежит у нее в кармане.

ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР

Входит Джоанна, она нарочно так и не сняла пальто. Садится за стол и начинает есть. Все остальные молча приступают к ужину. Атмосфера сгустилась – хоть ножом режь.

Пауза. Люси неодобрительно фыркает.

ЛЮСИ

Кое-кому из присутствующих грозит смерть от рака легких.

ДЖОАННА

Если

хочешь знать, мы все когда-нибудь умрем. Даже ты.

ЛЮСИ

Не спорю: но умные люди короткой жизни предпочтут длинную.

ПИТЕР (Люси)

Люси, давай посмотрим на этот вопрос с другой стороны. Может, мы чего-то не понимаем. Возможно, курение Джоанны – это не вызовопасностям, а, наоборот, бегствоот них.

ДЖОАННА

Какого черта!

МАРГАРЕТ

Джоанна.

Питер смотрит на Люси, кивает.

ПИТЕР

Джоанна, Люси написала стихотворение, пытаясь выразить нашу общую озабоченность. Чтобы ты задумалась.

Люси вытаскивает из кармана листок бумаги. Набирает в легкие побольше воздуха и начинает читать.

ЛЮСИ

В гневе мы. Оно не странно: Что творит наша Джоанна! Неразумная, не знает, Что почти что умирает. Курит, курит и дымит, А статистика гласит: Красота твоя увянет, На тебя противно станет Посмотреть. К чему курить? Просто хочешь нас позлить? Шляпник чокнутый – и тот Не возьмет отравы в рот! Что за вредная натура! Ты ведешь себя как последняя дура!

ДЖОАННА

ЧЕРТ! ИДИТЕ ВЫ НА ХУЙ!

Джоанна вскакивает из-за стола и выбегает из комнаты. Маргарет порывается пойти за дочерью, но Питер твердой рукой ее останавливает…

Наступает пауза… Потом Люси, переваривая то, что сказала сестра…

ЛЮСИ

На хуй? На хуй?

Маргарет в ужасе от нехорошего предчувствия…

ПИТЕР

Маргарет,

мне кажется, что нам пора…

МАРГАРЕТ

Питер, ей всего девять!

ПИТЕР

Она ранний ребенок.

ЛЮСИ

Понятно. Пора меня просветить насчет секса.

Как ты это сделал, отец?

Я знал, что этим дело не кончится.

Это было в тот же самый вечер, осененный поцелуем на автобусной остановке.

Я шел домой, стараясь не расплескать подаренный мне поцелуй. Потом я танцевал от счастья в своей комнате. Я поставил пластинку: то ли «Шик», то ли «Роуз Ройс», то ли «Таварес», [ix] точно не помню. Я танцевал на коврике: помните, были такие – их прилагали бесплатно к журналам про поп-музыку. Разворачиваешь коврик, а там нарисованы следы с цифрами – видно, в каком порядке передвигать ноги. На таких ковриках можно танцевать не хуже Траволты в «Лихорадке субботнего вечера».

[ix] «Шик»(с 1977) – негритянская диско-группа. «Роуз Ройс»– лос-анджелесская поп-группа, в 1970 – 1980-х очень популярная в Великобритании. «Таварес»(с 1964) – американский поп-квинтет братьев Таварес.

Ну, почти.

Я все танцевал и танцевал, а потом пластинка кончилась, и я услышал, как к дому подъехала машина и засигналила этим своим новомодным гудком.

Это могло означать только одно.

Рой.

Да неужели?

Неужто сам Великий Занкини нагрянул?

Я же знал, что этим дело не кончится.

Обычно Рой приезжал только на Рождество, чтобы собрать урожай подарков. Слишком «занят» все время.

Рождество пришло и ушло, и здрасьте пожалуйста.

Ну вот.

Я спустился вниз в гостиную, и моему взору предстало странное зрелище. Отец сидит в кресле, смотрит «Человека на шесть миллионов долларов». [x] Он любил этот сериал. Кажется, он в тот момент курил трубку. Но в том не было ничего странного. Странно было, что рядом на диване – на самом краешке, не лицом к телевизору, а наклонившись к отцу, сидел Рой. Собираясь что-то сказать.

– Привет, Рой, – сказал я.

– А привет, Винс.

Рой выпрямился: мое появление было явно некстати. Ага.

[x] «Человек на шесть миллионов долларов»(1973) – американский телесериал о пилоте, который покалечился в катастрофе и был снабжен бионическими конечностями. Главную роль сыграл американский киноактер Ли Мэджорс (р. 1939).

– Рановато для Рождества.

– Ага, очень остроумно, Винс.

– У Великого Занкини выдалась пауза?

Отец оторвался от телевизора и сказал:

– Просто Рой проезжал мимо и решил заглянуть.

Да неужели, подумал я. Ну да, конечно, кто бы сомневался.

Ну да, ну да. Это так похоже на Роя.

Ну, и Рой повернулся ко мне спиной и снова наклонился к отцу, явно надеясь, что эти его телодвижения дадут мне понять, мол, шел бы я отсюда и дал людям поговорить.