Что-то было в темноте, но никто не видел
Шрифт:
По идее такое открытие должно было нагнать на меня страху. Нормальной реакцией было бы сообщить начальникам, и те вызвали бы военных, чтобы очистить пещеру. Окопавшейся нечисти предъявили бы ультиматум, потом бросили бы пару гранат со слезоточивым газом — и вся банда демонов быстренько вылезла бы наружу, заходясь в кашле и плача серными слезами. Под прицелами девятимиллиметровых «узи» они бы побросали свои вилы и отправились под конвоем в лагеря, где отощали бы как грабли и натерпелись унижений, — то-то солдатня потешалась
Да, все произошло бы именно так, будь у меня хоть толика злого умысла. Но что-то во мне противилось и мешало их выдать, может быть, моя большая шляпка или остатки корешков — сам не знаю.
Так что я никому ничего не сказал и стал как бы святым Петром наоборот — стражем у врат ада. Но существование моего ада я должен скрывать, чтобы он выжил и избежал ненависти полковников и сержантов, я — буфер между миром мертвых и миром живых…
Для поднятия духа — то, что надо, он у меня на высоте.
Рискую повториться, но все же скажу, что всегда чувствовал себя грибом посреди поля лютиков. У нас была одна земля и одно небо, но я рос безобразным и вонючим, а золотистые цветочки вокруг кокетливо покачивали головками, соблазняя бабочек, которых от меня воротило.
Как я попал на это поле — мне неведомо. Понятное дело, если лютик растет на поле лютиков — тому может быть масса причин, а вот мое присутствие можно объяснить разве что судебной ошибкой. Положение — хуже не бывает: друзей не завести, мучат всевозможные комплексы, ненависть к себе, зависть, обида и все такое.
Жил-был, стало быть, среди беззаботно буйного цвета больной на голову гриб, мечтавший одновременно о щедрых на пыльцу тычинках соседей и об ином мире, где сумрачно, сыро и множество грибов. Я не создан для солнца, для лютиков, я вообще ни для чего на свете не создан. Я гриб, я рожден для влажных глубин земли, для теплого сумрака, неподвижного воздуха и близости мертвой материи. Та самая субстанция, что на глазах покрывала мало-помалу поверхность земли, была симптомом моей, так сказать, случайности: мой организм очень скверно реагировал на плохие условия и, как мог, искал другую, более подходящую среду — подвалы, сточные канавы и друзей-соседей в больших шляпках.
Субботний вечер здесь — это святое. Все рабочие заливают глаза и рассказывают друг другу между двумя рюмками, кому, когда и как вставили. Дайкири валялся на своей койке и пялился в потолок — под кайфом ему там мерещились всякие похабные штучки.
Я оставил его бредить в одиночестве с порошком и вышел подышать.
Из большого ангара, где собрались рабочие, доносились голоса и простуженная музыка из старенького радиоприемника.
Rock the Cameroun. Еще не поздно То dance под небом звездным. Black ladies love tchick-boum… ЛезвиемЯ направился к скважине.
На всякий случай не стал смотреть ни на луну, ни на звезды и даже на бараки не оглянулся.
Наконец я дошел до края ямы. Улыбнулся для блезира — вдруг где-нибудь тут скрытые камеры снимают великую минуту, — подумал даже, что надо бы что-нибудь сказать, но промолчал.
Я еще раз заглянул в яму и представил себе километры и километры, скрытые в ее глубине. Потом сел на край, вспомнил уйму историй, которые со мной приключились, уйму рож, которые мне встречались, всех крольчих, всех водомерок и все лютики, посмеялся тихонько — и ушел, не сказав «до свидания».
Разбор полетов в четверг в девятнадцать часов не состоится
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
По тюрьме Евралилль, одной из крупнейших, имеется следующая статистика. Из ста заключенных каждые пять лет:
18 % кончают самоубийством;
12 % умирают от болезней «Виадука» (сердечнососудистых и желудочно-кишечных заболеваний, связанных с плохим питанием);
16 % погибают в различных межуровневых «гражданских войнах»;
14 % умирают от наркотиков и алкоголя;
5% исчезают.
В сумме получается 65 % потерь. Итог впечатляющий, но необходимый в связи с поступлением новых заключенных. Цифры примерно равные, и таким образом достигается более или менее стабильная численность тюремного населения.
Но с некоторых пор меня так и подмывало внести в эту статистику небольшие коррективы. В том смысле, что с сегодняшнего утра хотелось спустить шкуру с двух человек.
Первый — один мудила со второго уровня.
А вторая — Миникайф, из ее красивой шкурки я бы сделал скатерку или коврик для туалета. Еще не решил, что лучше.
Вообще-то во всем виновата продавщица вафель из кондитерской. Это она сказала мне, что Миникайф целую неделю путалась с тем типом со второго уровня.
— А ты знаешь, что Миникайф всю неделю бегала на второй уровень, есть там один тип, он ее уже во все дырки отымел, — сказала продавщица, обдав меня запахом свежих блинчиков.
Бац! Башню мне так и снесло.
Тем более что Миникайф, с тех пор как вернулась, все невинность из себя строила, губки бантиком. И вид такой довольный, аж облизывалась, пройда. Я представил, как ее имеют во все дырки, и мне натурально снесло башню.
И тогда я решил про себя: «Миникайф, ты, конечно, милашка, но я воткну тебе в глотку твои туфельки на шпильках, и твою мини-юбочку с набивным рисунком, и твои браслетки из фальшивого золота. И зубы твои, кариесом подпорченные, я воткну тебе в глотку».
И я поклялся в этом, трижды сплюнув перед геологической колонной первого уровня, которой нечего было мне возразить. Но надо было еще узнать, кто тот мудила со второго, с которым она спуталась. Ему я тоже мечтал все, что можно, воткнуть в глотку.