Что-то остается
Шрифт:
Так, наверное, заблудившийся в пустыне бросается к источнику. Сует голову в воду, рискуя захлебнуться. Втягивает гораздо больше, чем может проглотить, но все равно глотает, не обращая внимания на боль в горле, не чувствуя вкуса, не зная меры. Просто загоняет в себя жидкость, как можно быстрее, как можно больше, потому что мгновение назад погибал от смертельной жажды.
Вот и я, словно тот самый заблудившийся, на время потеряла разум. Я глотала вампирий яд, едкую соль и мятный холод — единственное мое лекарство. Еще испытывая
Я ощущала объятия, тесный, очень тесный контакт, иную дрожь и иной, чувственный жар. Ощущала под пальцами странный рельеф чужих ребер, путаницу одежд, длинные кожистые складки сложенных крыл. Обнаружила, что обнять Стуро не так-то просто. Пальцы блуждали в каких-то лабиринтах и никак не могли встретиться на обманчиво узкой спине. Со сладким страхом осознавала, что умудрилась заполучить в руки не синицу, и даже не журавля, а нечто настолько фантастическое, что никакого воображения не хватало представить весь этот полет, этот вихрь, этот фейерверк.
Будто вынырнула с большой глубины — я заново могла слышать и чувствовать.
Толчок в грудь, хриплый вскрик. Моя жар-птица, мой небожитель отпихнул меня в темноту.
— Кровь!
— А?
— Кровь, Альса! Кровь! Что это?
— Где?
Но я уже явственно ощущала металлический привкус во рту. Я ощупала языком десны, губы. Теплый солевой раствор натекал в рот неизвестно откуда.
— А-ауар-ра! — такой безнадежной ярости еще ни в чьем голосе мне слышать не доводилось.
Таким тоном бросают вызов богам.
Откуда кровь?
— Не бери в голову… Ну, поранилась… это еще не причина…
— Нельзя! Они не хотят! Пропасть!
Я шмыгнула носом. В горло провалился остывший, отдающий железом комковатый сгусток. Я поспешно закинула голову.
— А, черт. Из носа потекло. Дело не в тебе, Стуро. Это проклятый стимулятор.
— Кто?
— Стимулятор. Пилюля. Зелье. Будь добр, принеси полотенце. Мокрое.
Вздрагивающе пальцы потрогали мое лицо, прилипли, оторвались, снова прилипли.
— Значит, теперь только так? — спросил Стуро. Дыхание его подсушивало стягивающую кожу пленку. — Или сон, или — кровь… или… еще что-нибудь?
— А тебя это останавливает?
Пауза. Я испугалась, что обидела его.
— Альса… — прошептал он очень тихо, — Это так трудно… словами… Если бы ты слышала!
— Все будет хорошо, — я перехватила его ладонь, — Просто несколько перестраховалась. Боялась, что не хватит. Зелье заставляет быстрее работать сердце, быстрее гоняет кровь. Какой-то маленький сосудик не выдержал. Пустяки. Надо подобрать необходимую дозу, но не увеличивать ее. Это можно сделать только опытным путем. Разве ты мне не поможешь? — Я пожала слабую руку. — Принеси полотенце. А то я тебе здесь все испачкаю.
— Альса, —
— Я так и буду сидеть, задрав голову? Пожалуйста, полотенце!
Вместо холодного полотенца по лицу моему прошелся горячий язык. О! только и подумала я. Затылок лег в подставленную лодочкой ладонь. Другая ладонь умостилась меж лопаток. Меня вылизывали, как котенка. Я замурлыкала.
— Альса, Альса, — бормотал между делом большой взрослый крылатый кот, — Где правда? Я слышу, ты хочешь меня успокоить. Я это ясно слышу.
— М-мм-м? Первую часть ты слышишь правильно. Вторую… м-м… неправильно.
— Неправильно?
— «Я хочу тебя» — ты слышишь верно. А вот «успокоить» — м-м!.. неверно.
Старый найлерт несколько исказил смысл фразы. Однако, Стуро понял. А может и не понял. Может, ему не было нужды искать в моих словах подтекст. Та ладонь, что грела спину меж лопаток, обнаружила шнуровку. Вторая спустилась ей на помощь.
Хорошо.
В комнате коротко прошипел обгоревший, провалившийся в масло фитилек. Последний отсвет исчез. Тьма кромешная. Уютно гудит печка. Ирги ушел. Надолго?
Стуро раскопал мое платье на спине и зачем-то засунул в прореху обе руки.
— Что ты там ищешь?
Засмеялась — и осеклась. Кое-чего там действительно нет. Нет даже намека. Скажите, вам приятно было бы трогать чьи-нибудь обрубленные культи?
Или я засну, или кровь потечет, или…
Или.
— Альса… Альса!
— Глупый, ты думал, я прячу их под платьем? Нет у меня крыльев! Ни вот такусеньких! Трупоедица я!
Он не дал мне вырваться. Сильный, козявище, когда захочет. Сгреб в охапку, прижал потеснее, так, что угловатый птичий киль его впился мне в грудь. Вместо разговоров принялся целовать.
О, Господи! Погляди на нас — мы дети твои. Твоему мудрому завету следуя, любим друг друга. По крайней мере, пытаемся. Дай, Господи, нам терпения и терпимости. Не оставь милостью своей, ибо слабы мы и неразумны.
И, пожалуйста, не надо больше неожиданностей… хотя бы на сегодня…
Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
Кабанятина наша закипела, я бросил три шепоти соли. Легонько стукнул Уна по любопытному носу.
— Нечего, парень.
Сварится, потом остынет. Тогда получишь.
Прохладненько. Размяться, что ли? Отхлебнул из бутыли — приятное тепло пробежало по глотке вниз, к желудку.
— А-р-р, — сказала Редда.
Эва. Огонек. Того — блуждающий. Кого эт’, извините за выражение, к нам несет? Придвинул поближе посох. Редда скользнула во тьму, Ун изготовился у левого колена опекаемого.
Совсем незнакомый, сталбыть. Ну-ну. Иди сюда, гость ночной, незваный. Иди. Поглядим, кто ты таков есть. И уж не взыщи, но, коли хозяюшке моей ты по нраву не придешься — я ее останавливать не буду.