Что-то остается
Шрифт:
— Надо спустить собак, — жестко сказал Стуро, — Они прогонят.
В дверь задубасили.
— Альса! Открывай! Поговорить надо. Я один. Ты что, боишься? Я тебя не трону. Слышишь? Пальцем не трону. Выйди, голубушка. Я тебя прошу, выйди.
— Гав-гав-гав! — надрывался Ун.
— Я выйду, — пробормотала я, шаря по стене в поисках плаща, — Сейчас выйду.
Стуро задержал мою руку, заглянул в лицо. Я заморгала.
— Он… слишком зол? Он задумал что-то плохое?
— Альса, постой, — Стуро перехватил
— В чем дело? Он опасен?
— Эй, голубка! Что отмалчиваешься? Слышишь ведь прекрасно. Хватит прятаться. Твой хахаль уехал, я бы с ним побеседовал, да ждать его недосуг. Не думаешь же ты, что я тебя отшлепаю? Не глупи, голубка. Открывай. Сколько можно?
Затрещали шаги по оледеневшей корке. На окошко упала тень. «Тук-тук-тук!» — звонко постучал палец по натянутому пузырю.
— Норв! — отозвалась я, — Сейчас выйду. Сейчас, — и, шепотом, Стуро: — Что такое? Ты слышишь? Что он затеял?
— Он… возбужден… чем-то расстроен. Он ждет… он… — Стуро выдохнул, неуверенно оглянулся на окно. Хотел еще что-то сказать, но только пожал плечами.
— И только? Я выйду, поговорю. Он не сделает ничего плохого.
— Я с тобой.
— Оставайся в доме.
— Я с тобой.
— Стуро!
Он поджал губы, засопел.
— Хорошо. Только встанешь за дверью. Выйдешь, если позову. Ун, замолчи, наконец. Сидеть здесь, зверье.
Мы выбрались в сени. Стуро остался, а я отодвинула засов. И сразу вышла, заставив Норва попятиться.
— Голу-убка, — протянул он.
Несколько мгновений мы молча пялились друг на друга. Альханская тонконогая лошадка обнюхивала низкую кровлю.
— Здравствуй, Норв.
— Что ж ты сразу-то не вышла, голубка? Испугалась? — он прищурился, одновременно ухмыльнувшись. Золотая серьга раскачивалась, гоняя по щеке солнечный зайчик.
— Мотылек забеспокоился, — объяснила я, — он не любит чужих.
— Какой еще Мотылек?
— Стангрев. Вампир. Помнишь, я тебе о нем рассказывала?
Норв недовольно нахмурился. Какого-то еще Мотылька приплела. Причем тут Мотылек? Я продолжала наступать:
— Зачем ты пришел? Сыча здесь нет. А меня ты мог и в Бессмараге дождаться.
— В Бессмараге? Ждал уже, благодарствую. Вчера. Полчетверти под дверью просидел.
— Ждал?
Вот те раз. Прозевала условный знак. Все на свете прозевала.
— Забыла, голубушка, — укоряющий взгляд и покачивание головы, — А я тебе подарочки привез. Выбирал, все думал, как ты обрадуешься. Эх, Альса, Альса…
На жалость берет. Знаю я его актерские способности, однако все равно действует. Сейчас, по сюжету, я должна кинуться ему на шею.
— Прости, Норв. Это из-за книги, что я пишу. Совсем замоталась…
Он откинул плащ, продемонстрировав широченный красный пояс, уперся кулаками в бедра. Блеснули зубы, блеснула серьга
— Ну, ну, — хмыкнул он, — знаю, как ты мотаешься. В монастырь только ночевать ходишь. Да и то не всегда.
— Кто тебе это сказал?
Он фыркнул.
— Подружка твоя. Дана Эрбова.
Ах, ехидна рыжая. Ошалела от ревности. Интересно, как она догадалась, что мы с Норвом не просто случайные знакомые? Уж я конспирировалась, конспирировалась… или он сам ей все выложил?
— Дана ошиблась, — сказала я мягко, — я хожу не к Сычу, а к Мотыльку. Сам видишь: Сыча нет, а я здесь. Меня интересует стангрев, только он.
Норвово лицо вроде бы оттаяло. Он шагнул ко мне, положил руку на плечо.
— Ладно, голубушка. Я ревнив, но в меру. Бог с ним, с Сычом. Я так рад тебя видеть.
— Я скоро уезжаю, Норв.
Он осекся.
— Это когда же?
— Скоро. Напишу книгу, и уеду. Отец меня зовет. Домой.
Это я к тому, чтобы он не раскатывал губы по поводу моих лабораторных опытов. С этим покончено. Похоже, он растерялся. Раньше я никогда не заводила разговоров об отъезде.
— Альса…
Взял обеими руками меня за плечи и потянул к себе. Испытанный способ — сначала приласкать, а потом вить веревки. Я уперлась кулаками ему в грудь.
— Норв, не надо.
— Что — не надо?
— Не надо. Убери руки.
— И не подумаю.
Мне не хотелось с ним ссориться. Несмотря на то, что он меня использовал и все такое. Я отводила глаза.
— Уходи. Пожалуйста, уходи.
Дверь скрипнула, приотворившись. Стуро, стой на месте! Ты слышишь? Ире гварнае?
— Эй, голубушка, ты меня обидела. Я тебе не прислуга — поди туда, поди сюда!
— Норв, я же не гоню тебя… то есть… Слушай, я вечером зайду к Эрбу, поговорим спокойно…
— Темнишь, подруга. Темнишь. Избавиться от альхана хочешь? Ну-ка гляди мне в глаза! Рассказывай, что у вас с Сычом было?
— Ничего! Тебе какое дело? Отпусти меня. Я в твои дела не лезу. Не спрашиваю, сколько у тебя подружек, жен и детей!
Он неожиданно отпрянул.
— Кто тебе это наврал? Эрб? Волг? Да? Волг, паршивец?
Дверь снова скрипнула. Норв бросил подозрительный взгляд мне за плечо.
— Там кто-то есть?
— Это Мотылек, — поспешно обьяснила я, — Он любопытный, подглядывает. Мотылек! — я перешла на стангревский найлерт, — Не надо выходить. Я сейчас его прогоню.
Ошибка. Я поняла это, не успев договорить последней фразы.
— Так он знает человечью речь, этот твой Мотылек?
До сего момента стангрев оставался для Норва всего-навсего животным, тварью. И еще я не учла — незнакомый язык лишь доказывал, что сия тварь разумна. А значит с нее и спрос другой.
— Дай-ка я взгляну на этого Мотылька…