Что вдруг

Тименчик Роман Давидович

Покажу ли я людям свой собственный шаг,Перейму ли чужую походку,Иль без области царь и без магии маг, —Я пройду одиноко и кротко? —

заключали: «Вл. Пяст действительно в поэзии «без магии маг» или его магическая сила осталась в прошлом»³⁹.

Но на рубеже 1910-х в стихах «Ограды» жили какие-то обещания, заставившие Иннокентия Анненского (выделившего в сборнике такие «анненские» строчки: «Талая тучка. Робкая, будто обманутая») сказать о дебютанте: «Фет повлиял или Верлен? Нет, что-то еще. Не знаю, но интересно. Подождем»⁴⁰. Первый сборник Пяста заслуживает самого пристального рассмотрения с точки зрения новых для 1909 года интонаций, навеянных откуда-то из ближайшего

будущего русской поэзии, из постсимволистского стихового говора. Вот, например, стихотворение 1905 года (отбиравшееся Пястом для публичных чтений⁴¹), которое предсказывает дикцию «Вечера» и «Четок»:

Ночь бледнеет знакомой кудесницеюДетских снов.Я прошла развалившейся лестницеюПять шагов.Коростель – без движения, всхлипываяВ поле льна.Ровный отблеск на сетчатость липовуюЛьет луна.Я в аллее. Ботинкой измоченноюПыль слежу.Перед каждою купою всклоченноюВся дрожу.Старой жутью, тревожно волнующею,Вдруг пахнет.И к лицу кто-то влажно целующуюВетку гнет.Путь не долог. Вот тень эта матовая —Там забор.О, все так же дыханье захватывает —До сих пор!

Оставляя разговор о лирике Пяста, напомним справедливый, на наш взгляд, приговор, вынесенный представителем следующего литературного поколения (Верой Лурье): «…пусть крупица, принесенная поэтом в сокровищницу русской поэзии, и совсем небольшая, но во всяком случае это чистое, культурное творчество, в строгом, выдержанном стиле, человека глубокого, знающего, а главное, действительно любящего поэзию»⁴².

В 1908 году Пяст предпринимает попытку создания пространного автобиографического стихового повествования – «Поэма в нонах», по слову Иванова-Разумника, «самое последнее, самое предельное и самое последовательное выявление того духа внутренней отграниченности, которая определяет собою все подлинное наше декадентство двух прошлых десятилетий»⁴³. Д.Мережковский в «Русской мысли» ее отверг⁴⁴, а отдельным изданием Пяст недоволен как «лубочным» (то есть полиграфически убогим и изукрашенным досаднейшими опечатками) и объявляет небывшей эту книжечку, вышедшую в московском издательстве товарищества «Пегас» в 1911 года. Он безуспешно пытается переиздать ее в солидных издательствах⁴⁵, что удается ему только в конце 1913 года с помощью Блока и Иванова-Разумника, когда она появилась в альманахе «Сирин» (правда, с купюрами). Литературным событием на фоне рядом опубликованного романа Андрея Белого «Петербург» она не стала⁴⁶.

В 1914 году Пяст (по рекомендации Блока) становится рецензентом газеты «День» и приложения к ней «Отклики» (эти его газетные выступления заслуживают републикации). Его можно было слышать на различных диспутах, где он, по замечанию, П.Е. Щеголева, «трогательно говорил в защиту торжествующего над жизнью искусства»⁴⁷. Венцом такого рода публичности стала для него лекция «Поэзия вне групп», состоявшаяся 7 декабря 1913 года в Тенишевском училище. Текст лекции не обнаружен, нам известна лишь афиша с тезисами:

Гороскоп новорожденным футуристам. «Будетляне» или поэты настоящего? «Carpe diem» как неосознанный лозунг поэтов «грядущего дня». Элементы футуризма в русской поэзии предшествующего периода.

Декаденты и символисты. З.Гиппиус, К. Бальмонт, Иван Коневской, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, Ал. Блок. «Школы», возникавшие из символизма. Акмеизм.

Мистическая действенность и магическая сила поэзии девятисотых годов. Переворот в технике, как существенное в футуризме; его признаки, причины и предвестия. Отчего футуризм не только следствие модернизма. Новое и ветхое в футуристических «манифестах». Доктрина и практика. Рабочая комната и поэзия живая. Рост русской поэзии, как таковой (помимо предвзятых теорий). Характеристика новейших поэтов «вне групп»⁴⁸.

Лекция

нашумела в литературном Петербурге тем, что Пяст, как тогда говорили, «расшаркался» перед футуристами. Спустя два месяца, придя в то же Тенишевское училище на затеянный В.Шкловским диспут о «новом слове», Пяст увидел свежий кубофутуристический манифест «Идите к черту!», а там, в перечне адресатов – свое имя. В его выступление пришлось внести изменения. Как повествовал Б. Эйхенбаум в письме к Л.Я. Гуревич, «закончил он неожиданно. “Будетляне” оскорбили его, назвав недавно в каком-то своем листке “Адамом с пробором”: “Они послали меня к – я не могу сказать, куда…” (в публике смех). Он открещивается от футуристов и кончает обращенным к ним возгласом: “Руки прочь!”»⁴⁹

Но главным, пожалуй, в глазах современников «литературным самовыражением» Пяста была его многолетняя дружба с Блоком – сопровождавшаяся охлаждениями и взаимосближениями и почти прервавшаяся после революции. Этим взаимоотношениям посвящена глубокая работа 3.Г. Минц⁵⁰, где рассмотрены «исходная асимметрия» их взаимоотношений, обстоятельства дружбы-спора Блока и Пяста: как приверженца «стихийничества» и адепта «мистического эстетизма» во второй половине 1900-х, как «националиста» и «либерала-западника» в начале 1910-х, как «скептика» и «оборонца» во время войны, как «антигуманиста» и «гуманиста» после революции. Там же поставлен вопрос о соотнесенности фигуры Пяста с образом Бертрана, Рыцаря-Несчастье в «Розе и кресте».

Среди увлечений Пяста помимо шахмат, оккультизма, декламации, плаванья была и версификация. Немецкий поэт и переводчик Иоганнес фон Гюнтер вспоминал об их долгих совместных «прогулках в садах мировой литературы» и разговорах о разных типах сонетов и о дактилических и еще более многосложных рифмах⁵¹. Последние, так называемые гипердактилические рифмы, были предметом особенной привязанности Пяста. Именно из-за них он послал из Мюнхена безумное письмо Брюсову⁵². Пяст выступает в прениях по стиховедческим докладам в Обществе ревнителей художественного слова (его собственные отчеты об этих заседаниях в прилагавшейся к «Аполлону» «Русской художественной летописи» подписаны псевдонимом Rusticus, то есть «Деревенщина»). Итогом его стиховедческих штудий⁵³ стала книга «Современное стиховедение. Ритмика» (Л., 1931) – первая часть задуманной монографии, вторая часть должна была быть посвящена «тембромелодике».

В 1910-х Пяст пишет автобиографическую прозу, которой суждено было остаться неизданной, – первый свой роман «Круглый год» (объявленный как готовящийся к печати в 1923 году; чтение из него Пяст устраивал в 1916 году⁵⁴), состоявший из четырех частей и эпилога, в котором, по-видимому, должен был быть описан эпизод, когда Пяст бросался под поезд⁵⁵. (Второй роман Пяста тоже света не увидел⁵⁶.) Следующим опытом автобиографического повествования была поэма о Февральской революции, оставшаяся незавершенной:

Здравствуй, Русь перевернутая!Все то же в тебе, что и было:Дороги, пылью глаза и уши наглухо законопачивающие;Ухабы, обухом туловище бьющие;Лужи, в которых потонет и теленок;Тараканы, бесповоротно все кухни завоевавшие;Клопы, неразрывно с каждой спальнею сблизившиеся;Полное отсутствие всего, что могло бы сделать благословенной жизнь,И щедро рассыпанная повсюду отрава существованию…По-прежнему редкий знает, на какой улице он сам живет,И никто указать не может, как пройти в место соседнее.Свой досуг и каждый свободный клочок землиПо-прежнему всякий старается заполнить семечками,Поклявшись не оставить незаплеванным ни клочка своей родины…И в белых церквях, единственном проблеске красоты среди владычествующего уродства,По-прежнему полным голосом отдают сторожам грубые приказы попы,Промежду глав, между возгласами, которыми знаменуются таинства,И ектиниями, в которых отвращавший прежде каждого от церкви «Царствующий Дом»Заменен с неохотой на тех же местах (что <…> ломать, молитвы переделывать?)Временным правительством⁵⁷.