Что я думаю о женщинах
Шрифт:
— Она не «вынуждена», — парировал я. — Джозефину никто не вынуждал. Просто это ее единственный заработок.
— Думаю, ты найдешь ей работу поприличнее. Расскажи Джозефине о феминизме. Помоги устроиться в другое место.
— Черт! — выругался я. Натали опустила голову.
— Таковы условия. Соглашайся или уходи.
— Черт, черт побери!
— Отказываешься от второго испытания?
— Нет, принимаю!
— Отлично! Пока ты на испытательном сроке, можешь жить здесь. В обмен при необходимости я попрошу тебя сидеть с ребенком.
— Пять? Я думал, их всего два!
— Про оставшиеся три расскажу, когда будут выполнены два первых.
— Натали! — взмолился я. — Это же смешно…
Девушка настежь раскрыла дверь: все ясно, никаких слов не надо.
— Извини, вырвалось…
Закрыв дверь, она снова подошла ко мне.
— Изменить свою жизнь — задача нелегкая. Как ты поймешь, получилось у меня или нет?
— Не я, а ты сам это поймешь, — заверила меня девушка. — Придет время, и все станет ясно.
Сексуальный шовинист
Переночевав в доме Натали, утром я все на том же дамском велосипеде отправился к Бену собирать вещи. А после обеда сел изливать душу читательницам «Современницы». Ариадна до сих пор ждала первые главы «Тайного шовининиста», но я решил написать о том, что произошло со мной с того момента, как я получил премию памяти Эллен Куэрк.
Вышел не роман, а что-то вроде автобиографического очерка, я даже географические названия и имена действующих лиц решил не менять. Стоило забыть о том, что можно и нельзя «большому писателю», мысли потекли как из крана, причем все до единого слова — правда. За два дня я написал тридцать страниц, рассказав примерно то же самое, что и вам. Получилось не слишком симпатично, зато откровенно.
Я показал очерк Натали. Она прочла его во время кормления и удовлетворенно кивнула.
— Отлично! Читательницам не понравится.
— Это конец моей журналистской карьеры.
— И ладно, больше времени останется на испытания.
Джозефина, глупенькая, радовалась, рассчитывая на романтический уик-энд. Договариваясь по телефону, я не стал сообщать, что буду рассказывать о феминизме и коренным образом менять ее жизнь.
Поймав такси, мы отправились в Хаммерсмит, чтобы я оставил вещи у нее в квартире. Джозефина жила на шумной, пропахшей выхлопными газами Шепедз-буш-роуд, над ремонтной мастерской телевизоров. Ее соседкой была девушка из Дублина по имени Мэри, которая училась на косметолога и одновременно проходила практику в салоне. Когда мы приехали, она в окружении неожиданно нагрянувших родственников (семерых, в том числе четверо маленьких детей) сидела в гостиной. Ирландцы хрипло смеялись и пили чай. О чем они говорили, я не слышал; предполагаю, беседа протекала следующим образом:
— Мэри, похоже, работенка у тебя непыльная, мать твою!
— Черт подери, Кон нор, выбирай выражения, старый пердун!
Захлопнув дверь Джозефининой спальни, я швырнул сумку на пол.
— Что за табор?
— Родственники
— Черт побери, Ирландия, наверное, вымерла! Все ее жители пьют чай в твоей гостиной!
Джо еще плотнее закрыла дверь, подошла ко мне и обняла за плечи.
— Гай, ну разве это важно? Здесь-то только мы с тобой!
Я осторожно выбрался из ее объятий.
— Джо, для начала я хочу кое-что тебе объяснить. Усадив ее на кровать, я рассказал про Натали, и с каждой секундой лицо девушки становилось все мрачнее и мрачнее. Пришлось признаться, что я люблю Нат, хотя Джо мне тоже очень нравится и заслуживает в жизни большего, чем сниматься с кольтом сорок пятого калибра в прямой кишке. Когда речь зашла о смерти моей жены, блондинка, считавшая сессию в «Красных щечках» вершиной фотоискусства, начала злиться. Боже, она ведь не знала, что Джина умерла: ни я, ни Террорист ей не сообщили. От таких вестей у нее даже язык начал заплетаться.
— Небось считаешь, это я виновата? Ну и пусть! Правда, я не стала бы винить тебя, если бы ты считал, что я виновата…
— Нет, — твердо сказал я, — ответственность за все случившееся лежит на мне, поэтому… именно поэтому прежних отношений между нами не будет.
— Угу, — кивнула Джозефина, гладя меня по коленке, — но ведь мы все равно можем заняться… ну, этим самым, правда?
— Нет, Джо.
— У-у-у, — протянула она, прижимаясь ко мне своей порнографической грудью, — правда?
— Нет, — повторил я, — Натали узнает.
— Не узнает! Она нас не видит!
— И что? Еще как узнает, можешь поверить мне, Джо! А даже если не узнает, я все равно буду ее любить.
— Ну во-о-от, — заканючила Джозефина. — Теперь ты говоришь, что она лучше меня…
— Ничего подобного! — заверил я, чисто по-братски чмокнув ее в щеку.
Джозефина дулась, как маленькая девочка.
— Ты все мои планы нарушил!
— Какие планы?
— Мы должны были покувыркаться, а потом я бы сделала горячий бутерброд с сыром!
— Ничего страшного.
— И чего-то еще… Я вроде сюрприз какой-то приготовила, только вот теперь все из головы вылетело!
— Не расстраивайся, еще вспомнишь! А сейчас… не хочешь сходить погулять?
— Куда?
— Куда угодно! — Тут меня осенило: — В Кенсинг-тон-Гардеиз! Точно, пойдем в Кенсингтон-Гарденз!
— Это вроде просто парк?
— Не просто, а очень красивый парк, пойдем!
— Там же одни деревья. Я по телику видела: чертова уйма деревьев!
(Прошу прощения, но Джо действительно говорила, как чертова Элиза Дулитл. У меня самого уши вяли!)
День выдался жаркий, и в Кенсингтон-Гарденз было полно народу: кто лежал на траве, кто играл в мяч, а кто просто прогуливался под ручку, как мы с Джозефиной. Невероятно: всю жизнь прожив в Лондоне, она ни разу не была ни в Кенсингтон-Гарденз, ни в Тауэре, ни в Букингемском дворце, ни в соборе Святого Павла.