Чтоб знали! Избранное
Шрифт:
На день Валентина я купил ей серьги за 8 долларов, а в первом порыве готов был купить кроличью шубу за 99. А потом подумал – ну, а какого хуя? Что мне с ней – жить? Да и она мне за всё время ничего не подарила. Хватит с неё и этого. Я и так трачу на неё кучу денег – на жратву и на развлечения. По пути к Мэри я остановился в магазине купить цветов, но там была такая очередь, что я плюнул и уехал. Вошёл и ляпнул правду, что очередь и что решил не ждать. Тут и она мне говорит, что только что вернулась из магазина, где три часа искала мне подарок, что-то отложила, что-то не готово. Подарит, мол, с опозданием. Я, вместо того чтобы сказать, что ложка важна к обеду, так обрадовался, что
Я вручил ей серьги. Она-то думала, что некупленные цветы – это и есть мой подарок. И потому могла придумать историю с отложенным подарком, чтобы сравняться. Мэри раскрыла коробочку, как всегда без всякого «спасибо». Заулыбалась, увидев ярко-красные круглые плоские кольца в белую горошинку.
– Мне к этому цвету придётся привыкнуть, – сказала она.
– Чего привыкать-то – надень и всё. Тебе красное очень идёт.
Мэри вошла в ванную, встала перед зеркалом, вдела сначала одну серьгу и улыбнулась.
– Совсем неплохо, – покрутила головой и вдела вторую.
Потом, когда мы сели в машину, отправляясь в ресторан, она сказала, что мужчин тянет на красный цвет, давая мне понять, что в этих серьгах она будет привлекать дополнительное количество мужчин. Я сказал, что от мужчин ей всё равно никуда не деться.
Я купил в аптеке набор для проверки беременности у Мэри. Мы договорились, что она позвонит мне утром: тест нужно было делать утром, при первом мочеиспускании. Утром она мне не позвонила, из чего я заключил, что она беременна. Когда позвонил я, Мэри сказала, что результат нехороший и что она уже назначила визит к гинекологу, обязательный, прежде чем получить направление на аборт.
У Мэри была властная бабушка. Мэри приезжала к ней в дом, где жили её отец и тётя. Весь дом только и говорил что о близящейся смерти бабушки. Когда Мэри уезжала, бабушка всякий раз причитала, что видятся они в последний раз. Но проходил год за годом, а бабушка не умирала.
Дом находился посреди безлюдного поля. Мэри, входя в уборную, каждый раз привычно опускала на окне занавески. Бабушка каждый раз говорила: «Ты ведь знаешь, что тебя никто не увидит, зачем же опускать занавески?» Но Мэри по привычке их опускала. В очередной раз, когда она приехала, занавесок не было но всему дому. Оказывается, бабушка специально сняла занавеску в уборной перед приездом Мэри, а когда её отец это увидел, то он так рассвирепел, что содрал занавески со всех остальных окон.
Через два дня аборт. Когда Мэри вспоминает об этом, у неё портится настроение. Она решила заплатить сама 270 долларов – говорит, что это её вина. Мне это нравится. Но я настаиваю, что платить буду я. Она отказывается.
– Почему? – спрашиваю. – Ты забеременела от другого?
И сердце у меня на мгновение останавливается в ожидании её ответа, который происходит без всякой задержки, а то бы я мог умереть от неподвижности сердца.
– Нет, – твёрдо говорит она.
Тогда я с облегчением продолжаю настаивать с новой силой, что её плата – это страх, боль, всё то, что она испытывает сейчас и будет испытывать во время и после аборта. А всё, что могу сделать я, – это заплатить за него. Никто из нас не говорит о другом варианте, как будто его не существует. И слава богу.
Мы идём в кино. Фильм «Враги. Любовная история». Там героиня Маша говорит, что она хотела ребёнка с первого взгляда на любовника, – так она его полюбила. Там жена говорит, что если женщина любит мужчину, то обязательно хочет от него ребёнка. Там ещё одна жена жаждет принять еврейство, лишь бы заиметь ребёнка от любимого еврея. Что чувствовала Мэри, видя это? Но я-то хорош, выбрал этот
Мэри говорит: «Какой смысл искать правду, если жить по ней мы всё равно не можем?»
Убийство как самозащита оправдано моралью и законом. Если аборт – это убийство, то его можно рассматривать как защиту своей личности от угрозы вторжения личности иной, которая непоправимо изменит твою жизнь. Даже консерваторы позволяют делать аборт, если создаётся угроза здоровью или жизни матери, но если создаётся подобная угроза для её индивидуальности, то защищать её они не желают.
Мы пошли послушать блюз. Бар был набит народом. Я протискивался сквозь толпу, держа Мэри за руку, и нашёл место между двумя столиками у стены. Я встал спиной к стене, а для Мэри было место только впереди меня. Она давила своим большим задом мой привставший хуй. Блюз был, как всегда, ритмичный, и Мэри дёргалась в такт размашисто всем телом, время от времени вскидывая руки и потряхивая головой, от чего её золотые волосы развевались, затмевая мне сцену. Я удержал себя от того, чтобы вслух прокомментировать её движения, потому что это заставило бы её соизмеряться с моими словами в каждый следующий раз, когда бы она захотела потрясти какой-либо частью своего тела. И поэтому я решил не тревожить её естественных проявлений своим анализом. Я предложил ей потанцевать на медленном блюзе. Это был наш первый танец. Я держал её, но не крепко, вернее, то крепко, то почти отпуская, давая ей свободу и чувствуя, как важно менять нашу хватку, чтобы Мэри не пресытилась какой-либо одной и не почувствовала себя скованной моими объятиями. Но в то же время необходимо иногда давать ей понять, что я здесь, что близость её мне важна, что она – моя. И она целовала меня без стеснений. И я отвечал ей чуть сдержанно.
Я купил Мэри дилдо для ануса. Дилдо можно было расширять, раздувая приделанной к нему грушей. Она полюбопытствовала, а я воплотил. Пришёл я к ней, держа в одной руке коробку с дилдо, а в другой – розу. Таким образом я осуществлял заботу как о душе, так и о теле.
Машину пришлось продать – не было денег ни на бензин, ни на страховку, ни на ремонт. Мэри была счастлива, что получила те же деньги, что и потратила. Купил у неё машину всё тот же её экс-любовник с давних лет.
Однажды вечером Мэри объявляет мне, что приняла решение пойти в стюардессы. Какая-то подруга рассказала, как это здорово. (Нет чтобы подругу со мной познакомить.) Для того, чтобы взяли в стюардессы, нужно посещать вечеринки, на которых тебя замечают из множества претенденток и вызывают на интервью. Ну, думаю, придётся тебе переспать с дюжиной начальников, прежде чем возьмут. А Мэри с упоением рассказывает, что работа эта идеальна: пять дней работаешь и десять отдыхаешь. Деньги, свободное время. Надоело вечно думать, как свести концы с концами. Кроме того, летаешь по разным городам, странам – разнообразие. Обучение на стюардесс происходит в Майами за шесть недель. «Шесть недель, – подумал я, – ну уж ты и я за это время разлуки обязательно переебёмся, а не перебьёмся». И тут меня осенило, что её никогда не возьмут в стюардессы с обглоданными до корней ногтями. Да и ходить нужно на каблуках, чего она тоже не может. Но я ошибся – она разом перестала грызть ногти. Всё под корень обкусанное с лихвой отросло. Пальцы её стали красивыми, с миндалевидными крепкими ногтями. Но теперь она стала с остервенением сковыривать лак с накрашенных ногтей. Её постельное бельё пестрело кусочками красного лака. Часто эти кусочки прилипали к моему или её телу, и я сначала пугался, вдруг увидя красное пятно в неожиданном месте.