Чудеса и Чудовища
Шрифт:
Жаль, что я не знаю ни одной молитвы. В таком положении остаётся только взывать к Господу и надеяться, что он существует.
Через сломанную доску внутрь продолжает сыпаться земля. Я закрыл отверстие ладонью и попытался взять себя в руки.
Воздух в ящике ещё остался, значит, лежу я здесь не так уж и давно. Если дождя на поверхности не было, земля должна быть свежей и рыхлой. Можно попробовать сломать крышку и, заталкивая излишки земли внутрь ящика, выбраться на поверхность.
Приободрившись, я начал расстёгивать рубашку. Немалых трудов мне
Похоже, на поверхности ночь – сил у меня прибавилось, болезнь отступила. Исполненный уверенности, я принялся колотить по крышке руками и ногами. Дерево поддалось быстро, земля начала падать сначала на ноги, а затем и на лицо. Я сделал несколько взмахов руками, словно пловец, утрамбовывая её в освободившееся пространство, и резко сел.
Продолжая работать руками и ногами, начал пробираться вверх, стараясь не думать о комичности своего положения. Почему-то вспомнилась басня о лягушке, взбившей молоко в масло, чтобы выбраться из кувшина.
Наполненный необъяснимой силой, я, наконец, отбросил в сторону последний ком земли и кожей ощутил прохладный ветерок. Рассмеявшись сквозь слёзы, сделал ещё несколько неловких гребков, подтянулся и вцепился пальцами в землю на поверхности.
Ещё немного, ещё совсем немного…
Зарычав, я подтянулся и выбрался из могилы.
Из горла вырвался истеричный смех, гомерический хохот, столь неуместный в моём положении.
Отсмеявшись, я перевернулся на спину, стащил с головы рубашку и уставился в тёмное небо, частично заслонённое от меня деревьями.
Я жив. Всё ещё жив.
Встав, я подошёл к могиле и поёжился – сомнений нет, Охотники меня похоронили. Только зачем, интересно, они воткнули палку вместо креста и повесили на неё венок? Им стоит научиться скрывать свои преступления.
Рубашка безнадёжно испорчена, но лучше выйти к людям в грязной одежде, чем совсем без неё.
Застёгивая пуговицы, я обнаружил на перемазанной грязью ткани кровавые разводы. Озабоченно ощупав себя, заключил, что ран на мне нет, так что, если это действительно кровь, то она не моя. Тогда чья? Что вообще произошло в подвале?
Какое-то время я медленно брёл по лесу, ориентируясь на звуки автомобилей и голоса людей. Звучали они приглушённо, будто бы издалека, и сколько бы миль не оставалось позади, ближе не становились.
Луна стояла высоко над головой, когда я, наконец, выбрался из леса на дорогу. Судя по огням на горизонте, там находится город. Где я?
Я шёл вперёд с несвойственным мне упрямством. Казалось, ничто на свете не способно остановить меня. Всё, чего я хотел, – уйти подальше от леса и могилы, в которую меня положили.
Моя могила. Моя.
Ужас накатывал волнами. Какая-то часть моего разума никак не могла поверить в то, что произошло. Как же легко человек может сойти с ума! Благоразумие ускользало от меня каждый раз, когда я опускал глаза и видел грязные разводы на рубашке.
Я побежал.
Опомнился уже в городе и с удивлением отметил, что
Попытался вспомнить свой путь и не сумел. Вот я иду вдоль дороги, вот бросаюсь вперёд и вдруг, по щелчку, оказываюсь на тёмной городской улице.
– Какого чёрта?! – Заорал я.
Мне никто не ответил. Жители уже спят, а те, кто всё ещё бодрствует, предпочли сделать вид, что ничего не слышали.
Старые особнячки окраины Лондона ни с чем не спутать. Выходит, Охотники всё же протащили моё бесчувственное тело сквозь портал. Но зачем? Чтобы усложнить мои поиски? Чтобы Орден не сумел найти доказательств моего убийства?
Я снова побежал. Дома вокруг превратились в размытые пятна с яркими всполохами подсвеченных изнутри окон. В теле столько силы, будто я вот-вот взлечу, будто стоит мне подпрыгнуть, как неведомая сила вознесёт меня к небу.
Если бы я был уверен в том, что Куратор сидит в своём дорогущем кресле в главном здании, точно не поленился бы заглянуть к нему и выяснить, за какую провинность Орден решил отправить меня прямо в логово Коха. Обида душит, как затянутый петлёй шарф. Все эти годы я старательно взбирался по карьерной лестнице, чтобы быть брошенным в пасть Охотникам.
Сам не заметил, как добрался до знакомого района, пронёсся через дворы и, перепрыгнув через три ступени перед крыльцом, ворвался в дом.
Внутри темно и тихо, судя по запаху сюда никто не приходил.
Я с отвращением сорвал с себя рубашку и бросил её на пол. По пути на второй этаж расстегнул брюки и попытался выбраться из них на ходу. Всё провоняло свежей землёй и кровью, меня тошнит от этой вони!
Мне казалось, что ничего хуже со мной уже не произойдёт, но то, что я обнаружил в ванной, повергло меня в ужас, растоптало, уничтожило.
В отражении большого зеркала я увидел свою дорогую ванну, деревянную стойку с полотенцами, шкафчик с чистым бельём, флакон с душистым мылом и прочие мелочи. Единственным, что не отразило зеркало, был я.
Наверное, я умер и всё это – агония мозга, последние образы, всплывающие в сознании перед смертью. Так ведь бывает, верно?
Ощущение, будто я рассыпался сотней осколков. На деле же, я просто осел на пол и схватился за голову.
Больше бежать некуда. Неделю мне удавалось обманывать себя, делать вид, что я ничего не понимаю, но теперь, выкопав своё окоченевшее тело из могилы, нужно признаться хотя бы себе в том, что мерзкие мухи из склепа заразили меня проклятием крови.
С самого начала я знал это. Так сложилось, что Господь наделили меня пытливым умом и трусливым сердцем. Просто знать было недостаточно, мне нужны были такие доказательства, которые я не мог опровергнуть. И вот они, пожалуйста – я не вижу своего отражения, не ем уже несколько дней, засыпаю, как только встаёт солнце, и сил во мне намного больше, чем в других людях. Выбраться из ямы глубиной шесть футов человеку почти не под силу. А мои руки разгребали грязь словно воду.