Чудеса происходят вовремя

Александропулос Мицос

— Майор, — строго сказал генерал, когда они остались вдвоем. — Твое место сегодня здесь! У двери! И отсюда ни на шаг!

— Слушаюсь, господин генерал! Я зашел на минуту, чтобы объяснить своим...

— Нечего объяснять! — - прервал его генерал. — Ни на дюйм отсюда! Никуда! Даже в туалет! Вон те двое, — и генерал показал на стоящих у входа эвзонов, — и ты, майор, заменяете сегодня все вооруженные силы, включая авиацию и флот. И никаких беспорядков!

Щелк! — щелкнули начищенные до блеска ботинки майора.

— Особо следи за выходом, — напомнил генерал. — Никто не должен выйти отсюда без моего разрешения! Вот эти ребята, — и он показал на своих сопровождающих, — отведут министров в зал.

Он обошел вестибюль, отдал еще несколько распоряжений, а потом проворно поднялся по лестнице.

* * *

...Ровно

за десять минут до «исторического» момента генерал вошел в кабинет, расположенный напротив большого зала приемов. В кабинете находился премьер и два ближайших его сообщника. «Премьер был немного бледен, он сидел посередине, как Иисус промеж двух разбойников», — записал позднее генерал в своих мемуарах, и его сравнением не стоит пренебрегать, потому что существуют и другие свидетельства, говорящие о том, что этих старых своих друзей Метаксас не любил и не питал к ним никакого доверия, Про одного из них у Метаксаса были точные сведения, что он уже сейчас готовится выступить под своим знаменем и выжидает, чтобы заручиться расположением короля. Вместе с другим Метаксас участвовал еще в мятеже 1923 года и нисколько не сомневался, что этот так называемый «друг» и на сей раз выкинет какой-нибудь номерок. И вот в исторический момент, открывающий эпоху национального возрождения, судьба опять посадила их рядом: одного — по левую, другого — по правую руку. «Дурной знак, по всей вероятности, думал премьер», — записал генерал в своих мемуарах. При появлении генерала лицо премьера осветилось радостью.

— Как дела, Аристидис?

— Все готово, — доложил генерал. — Минут через десять — пятнадцать министры будут доставлены. Двое уже на месте — Бузис и Кацимбасис. Их отвели в зал.

Премьер кивнул. Вид у него был усталый.

— Хорошо, пусть и остальных отведут туда же. Мы скоро выйдем.

Аристидис хотел повернуться и удалиться, но в эту минуту его осенила светлая идея, «которая сыграла немалую роль в событиях исторической ночи». «Господин премьер, я не рекомендовал бы вам делать заявление перед всеми министрами сразу, — сказал я тогда премьеру. — По опыту своему я знаю: когда имеешь дело со многими, трудно уловить, что на уме у каждого. Ведь если хоть один из них возразит, его позиция может повлиять на остальных и за последствия трудно будет поручиться. Опасаюсь, — закончил я несколько шутливо, — что для наведения порядка и подписания указа мне придется вызвать сюда эвзонов». Премьер рассмеялся. И, воспользовавшись удобным моментом, я высказал свое предложение: «Не лучше ли приводить их сюда по очереди, как к духовному отцу?»

Идею Аристидиса поддержал его друг Теодорос, сидевший слева от премьера.

— Аристидис прав, я с ним согласен. Давайте начнем, господин премьер, зачем терять время?

— Ну что ж! За дело! И да поможет нам бог! — сказал премьер. — Давай, приводи их по одному. Кто там уже на месте?

— Бузис и Кацимбасис!

— Веди Бузиса... Или нет, погоди, лучше Кацимбасиса. Или нет... Да ладно, веди, кого хочешь, раз уж подал такую идею.

Аристидис стремительно вышел. «Бузис и Кацимбасис! С оружием на выход!» — чуть не закричал он по привычке, но перед дверью в зал приемов приостановился, расправил плечи, подкрутил усы и откашлялся. В зал он вошел торжественно и важно.

— Господин министр, — сказал он Кацимбасису, — прошу вас...

Когда они вышли в коридор, генерал проявил личную инициативу:

— Господин министр, позвольте мне, старому солдату, принести вам искренние поздравления. Господин премьер избрал вас первым, кому будет оглашено великое решение, принятое королем и господином премьером.

С этими словами он открыл дверь и впустил Кацимбасиса в кабинет. Метаксас встал и слегка дрожащим голосом произнес:

— Господин министр, решение об установлении диктатуры принято. Я имею согласие короля! К сожалению, другого выхода у нас нет. И так уже коммунисты убеждены, что их час настал... В качестве орудий своей политики они используют лидеров так называемой либеральной группировки...

Аристидис слушал слова премьера, но глядел на спину Кацимбасиса. Спина министра генералу не понравилась. Было в ней какое-то напряженное ожидание и лихорадочное

волнение. Генерал заметил, как нервно сплелись пальцы Кацимбасиса и все тело его стало подергиваться, точно в тике. «Тьфу ты черт! — подумал генерал. — Чего доброго упрется!» Эта мысль привела его в некоторое замешательство: такой вариант он не предусмотрел и не знал, что нужно будет предпринимать. Чем больше он наблюдал за спиной Кацимбасиса, тем более вероятным ему казалось, что Кацимбасис не согласится. «Писака! Бумажная крыса! — возмущался генерал. — Говорят, учился в Европе, книги пишет... Ну чего от такого ждать? Боюсь, что начало будет неудачным, зря я не выбрал Бузиса...»

Между тем премьер продолжал:

— На завтра назначена забастовка рабочих. Она хорошо подготовлена и, согласно официальному заявлению депутатов-коммунистов, сделанному тридцать первого июля и выдержанному в оскорбительных для правительства тонах, призвана перерасти в своего рода гражданскую войну и коммунистическую революцию. Эти события, господин министр, начнутся завтра утром. Что прикажете делать?

Спина Кацимбасиса немного успокоилась, но все-таки еще подергивалась. И тогда Аристидис решил вмешаться.

— Простите, господин премьер. Вы говорите — завтра, а я полагаю, что события у ж е н а ч а л и с ь, Впрочем, я выразился неточно: не полагаю, а располагаю неопровержимыми данными. Я не доложил раньше, чтобы не беспокоить вас в столь ответственный час... Так вот... В провинции волнения начались еще вчера ночью, на жизнь мэра совершено покушение, во главе бунтовщиков — портных, сапожников, маляров и так далее — стоят некто Митопулос, известный анархист, и еще один люмпен, не раз уже бывший зачинщиком подобных выступлений... Простите, я ошибся, — вдруг вспомнил генерал, — не Митопулос, а Дондопулос, его фамилия у меня записана, и недоразумений быть не может...

— Что вы знаете о жертве? — осведомился премьер.

— Один из самых способных работников провинциального самоуправления и по убеждениям истинный эллин! — ответил генерал и, обращая дула своих глаз на Кацимбасиса, торжественно добавил: — За эти достоинства, господин премьер, он едва не поплатился жизнью!

— Да, да, — произнес премьер. — Вот до чего мы докатились. А каково сейчас состояние мэра?

— Его состояние продолжает оставаться критическим. Но это еще не все. Согласно одному из полученных мною сведений, нападению подверглась и супруга мэра, ей нанесен удар в голову, и теперь она даже не узнает своего мужа.

«Мое сообщение произвело сильнейшее впечатление. Разумеется, это был прыжок в пустоту, и, как выяснилось потом, все, что я сказал о супруге мэра, не соответствовало истине. Истину я узнал на другой день, когда исправить ошибку было уже невозможно. Позднее, встречаясь с этой прелестной дамой при дворе И на других приемах, я испытывал некоторое замешательство, однако со временем мы обратили дело в шутку Когда господину премьеру было угодно меня поддразнить, я неизменно отвечал, что мои слова почти соответствовали действительности и были бы вовсе неуязвимы, если бы я сказал, что супруге мэра нанесен удар не в голову, а в сердце. Ну да ладно, об этом довольно! Что касается остальной части сообщения, то здесь моя интуиция сработала безупречно. Два дня спустя доклад жандармского управления полностью подтвердил мои слова: Дондопулос действительно оказался старым коммунистом с богатым опытом пропагандистской работы — типографии, газеты и прочее — и, как указывалось в донесении, принадлежал к той же «ячейке», что и другой бродяга по имени Джим, или Ибрагим, или Лингос, или фигурист, совершивший массу преступлений, и каждый раз под новой кличкой. Когда я закончил сообщение, господин премьер произнес: «Вот видите, уже началось. Итак, господа, пора решать: или мы изменим способ правления, или к правлению страной придут другие. Мы обязаны сделать выбор...» Я опять посмотрел на Кацимбасиса. Теперь его спина выглядела совсем иначе. Она не подергивалась, руки спокойно лежали по швам, линия плеч была безукоризненно ровной. Никакого сравнения с тем, что я видел несколько минут назад. Сейчас передо мной стоял здравомыслящий человек, и я уже нисколько не сомневался, что он поставит под указом свою подпись. Вот вкратце история «первой подписи», которую я рассказал в этой главе».