Чудеса происходят вовремя
Шрифт:
— Увидишь, увидишь! — отозвался его партнер по тавлеям [20] Алевизопулос. — А пока посмотрим, что у нас тут получается...
Друзья, сидевшие вокруг столика: Яннатос, Алевизопулос, Койяс, Лебесис, Яннувардис, Фотопулос и Кокалис, — были завсегдатаями таверны с тех самых пор, как все они на неопределенное время прервали учебу в Афинах.
С улицы донеслись звуки трубы и барабанная дробь.
— Пошли, пошли! — заторопился Яннатос. — Уж сегодня-то он приедет наверняка!
20
Тавлеи —
Они оставили тавлеи и столпились у входа в таверну, чтобы поглазеть на приближавшуюся фалангу.
Была среда, а по средам после обеда в городе устраивались шествия фалангистов.
Первым выступал трубач Стефос, за Стефосом — двое барабанщиков, за ними — знаменосец, высоченный парень по прозвищу Баржа. Его окружали шесть маленьких девочек, и Баржа — метр девяносто — возвышался над ними, подобно мачте с развевающимся флагом.
Далее шествовал командир фаланги — старший лейтенант запаса, банковский служащий Леонидас Параскевакос. Он шагал метрах в десяти от знамени, словно давал простор легендарной славе другого Леонидаса Параскевакоса, своего дяди, командующего в период Балканских войн. За Параскевакосом шла Мери, его адъютант и помощница. Расстояние между ними было небольшим, и эта пара воспринималась как единое целое — восклицательный знак фаланги или, как уточняли некоторые, ее вопросительный знак.
Вслед за Мери двигалась колонна «внешкольных», собранная с миру по нитке и шагавшая вразброд, как стадо. Это было аморфное, бесхребетное тело, синий парус, бившийся на ветру: напрасно командиры силились натянуть его, шальные порывы ветра рвали парус из рук и болтали его из стороны в сторону.
Зрелище было жалкое. Однако Яннатос и его друзья всегда выходили посмотреть именно на «внешкольных», посмотреть, поострить, посмеяться вдоволь. Когда на смену «внешкольным» приближались другие колонны, друзья возвращались к тавлеям, а иногда, если солнце светило ласково, провожали «внешкольных» до стадиона или до вокзала.
Поезд пришел с опозданием, как почти все поезда с особой миссией. Гудок паровоза утонул в звуках трубы и в грохоте барабанов. Командиры отдавали последние приказы, ныряли в строй, причесывали шеренги. Но вот труба призвала: «Внимание! Внимание!» — и воцарилась тишина.
Панайотакопулос выпрыгнул из вагона первым. Невысокий, прямой, как штык, он стремительно шагнул вперед — не к Параскевакосу, который застыл перед строем с вытянутой в приветствии рукой, а прямо к фаланге. Судя по его виду, фаланга не произвела на него благоприятного впечатления.
— Не понимаю, — обернулся он к своей свите. — Кто здесь командир?
И тогда Параскевакос двинулся с места — неторопливо, величественно: впереди — легенды, позади — Мери.
— Командир фаланги Параскевакос.
Панайотакопулос оглянулся.
— Ах да... Знаю, знаю... Однако я не почетный гость, и торжественный прием не оправдан обстоятельствами. Прошу вас, не надо... Разве вы не получили новые инструкции? Почему знамя не на месте?
— Не знаю... Как вам угодно...
— Нет, нет! Простите! — остановил его Панайотакопулос. — Это не мое личное мнение, существует инструкция. — Он отошел к своей свите, переговорил
Стефос протрубил отбой, и командиры поспешно собрались вокруг Панайотакопулоса. В нескольких словах, кратко и точно, он изложил положения новой инструкции и кончиком сапога начертил на земле схему построения фаланги.
— А теперь, — сказал он, — десять минут на подготовку, и начнем, времени у нас мало.
Командиры разошлись по своим отделениям. Панайотакопулос тоже пошел между рядами и пропал из виду.
— Поди отыщи его теперь, — сказал Параскевакос Мери. — Ростом с ноготок, потерялся как иголка в сене.
Вскоре они услышали его голос:
— Сюда, сюда! Да нет, я говорю — сюда! Вот так, теперь правильно!
Заинтересовавшись, в чем там дело, кого и за что он отчитывает, Мери и Параскевакос подошли к хвосту колонны и увидели филолога Хтенаса, вытянувшегося в струнку перед начальством. «И чего он привязался к Хтенасу? Неужели не узнал?» — удивился Параскевакос.
— ...и поскорее! — закончил Панайотакопулос, а Хтенас отдал ему честь, повернулся и побежал. Пробежав несколько метров, он остановился, снял пилотку и растерянно огляделся по сторонам.
— Сюда! Сюда, господин Хтенас! — крикнул Параскевакос. — Что случилось?
Облегченно вздохнув, Хтенас подбежал к Параскевакосу и стал обмахивать пилоткой бритую голову. (Из командиров фаланги Хтенас был старшим, в здешней гимназии он прослужил более двадцати лет, однако родом был из Левкады, из тех самых Хтенасов, о которых упоминает Валаоритис [21] в поэме «Фотинос»: «В виноградниках Хтенаса, на лугах у Куртиса...»)
— Что случилось? Чего он хочет? — с сочувствием спросил Параскевакос.
21
А. Валаоритис (1824—1879) — известный греческий поэт.
— Приказал соорудить трибуну.
— Что? Какую трибуну?
— Временную... Срочно... Вон там. Из пустых бочек и ящиков...
— Из бочек и ящиков? — рассердился Параскевакос. — Вот свалился на нашу голову! Да какое мы имеем право? Что они — мои или ваши? Я этим заниматься не буду.
Он хотел добавить что-то еще, хотел отослать Хтенаса: пусть делает что угодно, но, взглянув на его испуганное потное лицо, передумал. К Хтенасу он всегда относился с симпатией и уважением.
— Но ведь он велел, — оправдывался Хтенас. — Как же мне теперь быть?
— Ну ничего, успокойтесь, господин Хтенас. Ступайте на свое место, о трибуне позабочусь я.
— Он не узнал вас? — спросила Мери.
Хтенас не ответил. Он посмотрел на Мери, сжал бантиком пухлые губы, надел пилотку.
— Ну, я пошел.
Трибуну соорудили, Панайотакопулос вспрыгнул на нее, поставил напротив трубача и барабанщиков и дал знак начинать. «Делать нечего», — пробормотал Параскевакос, занимая место во главе фаланги, сразу после знаменосца: для легенд места теперь не оставалось.