Чудо-планета - пасека деда!
Шрифт:
Мы с Витькой снова были в звене деда. Он взял на себя самую ответственную операцию — специальным кривым ножом снимать с рамок восковую закупорку. Нам предстояло крутить медогонку.
Папа с товарищами облачились в белые халаты. На головы они надели причудливые шляпы–маски, которые специально придуманы, чтобы пчеловод мог предохранить шею и лицо от укуса пчел. В таком снаряжении они и отправились на пасеку. Папе и Михаилу Даниловичу поручалось отсортировывать из ульев рамки с медом. Они хорошо усвоили школу деда, могли его заменять.
С первым ящиком в омшаник пожаловало все папино звено. Дед велел мне позвать и бабу с мамой. Когда они явились, он торжественно сказал:
— Отпробуем–ка для почина блинчиков. Еще прадедами заведено…
С этими словами дед причудливым ножом ловко снес с одного боку рамки закупорку ячеек. Первый восковой пласт он бережно подал бабушке. В самом деле, пласт походил на продолговатый блин, погруженный одним боком в мед. Затем дед молчком срезал «блины» для остальных, в том числе и для себя. Нам с Витькой такое лакомство понравилось. А взрослые обычно с этого ритуала начинали откачку меда. Все жевали «блины» молча, словно разговоры могли перебить вкус меда, отдававшего теплом и горчинкой. Бабушка управилась раньше остальных и первой нарушила молчание:
— Отродясь такого медку не едала! Штобы до краев наполнили всю посуду, какая найдется на пасеке.
— Ты, мать, лагушок приготовь, — поймал дед момент. — Как только наберется срезки, заквасим пиво. Оно и выиграет, пока откачаем пасеку.
— Да погляжу на ваше поведение, — пропела в ответ бабуля.
— Видали? — стал закипать дед, не приняв шутки. — Их величество еще поглядит…
— Пошто ты, дед, зазря кипятишься? Знамо дело, приготовлю. Чай шуток не понимаешь?
— Ладно, — поднялся дед с места, — за Ужином дошутим. Пора за работу, братья.
Дед, откупоривая рамки, приглядывал За нами. Стоило не так крутнуть ручку, он откладывал нож. Снова и снова показывал, Разъяснял, как правильно вращать рамки.
Мало–помалу мы освоились. Дело сразу пошло веселее. Тут уж мы осмелели, принялись за расспросы — что да как.
Дед отвечал с удовольствием, обстоятельно. Свое ремесло он знал, что профессор. Да и опыта ему не занимать: сорок лет на пасеке! Шутка ли?
Мы никак не могли взять в толк: как можно сносить спокойно, если пчела ужалит? Меня она всего один раз за руку цапнула, и то я заревел. А он только похихикал. Тут, говорит, нет вреда, одна польза.
— Что ты — стальной?.. — пробормотал я сквозь слезы. — Как ты их терпишь?
— Обыкновенно, — отвечал дед как ни в чем не бывало. — Должно, притерпелся, привык. Я один год подсчетами занялся — сколько же раз они ужалят? Досчитал до четырехсот. И сбился…
Мы с Витькой так и обомлели. Предположим, каждый год пчелы жалят деда по четыреста раз. Сколько же доз яда он принял за свою жизнь?
Витьке стало жаль деда. И он открыто заявил:
— Зачем тебе такие муки?
Крепко Витька озадачил деда. Он даже рамку отставил, задумался. Видно, перебирал в памяти свою жизнь. Наконец возразил:
— Пока есть силы — не оставлю пасеку. И знаешь почему?
— Скажешь — узнаю, — Витька смотрел на деда.
— Знаешь, сколько людей меня за мед добром помянули? Так вот, за сорок лет я накачал более двухсот тонн целебного меда. А его все не хватает. По лечебным свойствам моему меду нет равных. Он же в Москве на выставке золотую медаль получил! Соображаете? Выходит, людям нужно мое ремесло.
Дед снова помолчал, переводя вопросительный взгляд то на меня, то на Витьку. Потом продолжил:
— Эта пасека, считай, фамильная. Тут мой Дед начинал. Я ее принял у отца. А кому передам? Мой единственный сын, ваш отец, в Учителя подался. Я не супротив: учить детей грамоте — первейшее дело. Но и меня понять надо. Неужели придется поломать семейную традицию? Ваш отец, конечно, мое ремесло хорошо изучил. Помощник он мне — лучшего Не сыскать. В одном беда — не может насовсем от школы оторваться. А тут нужен человек Постоянный.
На этом месте дед опять сделал паузу, испытующе посмотрел на нас. И заключил:
— Плохи нынче дела с древними ремеслами. Вот и от пасек молодежь отбивается. Я, когда вы появились на свет, будто сам заново народился. Хоть один постреленок, размечтался, поди, проникнется уважением к дедовой профессии? Глядишь, и не изживет себя терехинская традиция! Как, сагитировал я вас? Понимаю, рано решать. Но мне не к спеху. Ждать буду, пока встанете на ноги.
Нелегкую задачу поставил дед. Не знаю, как Витьке, а мне этот разговор запал в душу. Я его не раз перед сном перебирал в памяти.
На пятый день к обеду на пасеку приехал бригадир. Дед, как положено, вышел ему навстречу:
— Ну и чутье, скажу, у тебя, Анатолий Иванович! Мы ведь в аккурат завершаем качать.
— Вижу, вы с юными помощниками, — обратил бригадир на нас внимание, здороваясь за руку с дедом.
— Да, приобщаю. Глядишь, заменят на старости лет.
— Не томите душу, Леонтьевич! Ответьте: не зря ли я мучил машину? — сразу перевел бригадир разговор на мед.
— Да уж порожняком не отпустим — есть медок! Особо хвастаться нечем, но тонны три наберется.
— Ну, спасибо, отец! Вы как всегда выручаете: на других пасеках взяток поскромнее.
— Да там лучшего и ожидать не приходится. Не те условия.
— Не заступайтесь, Леонтьевич! Одинаковые условия. Руки там другие — это верно, — поставил точку бригадир.
К вечеру была откачана последняя рамка. Дед не ошибся в прогнозах: на машину погрузили тридцать девять фляг, почти три тонны. Бригадир собрался ехать на ночь глядя. Но его отговорили. И он не стал рисковать, согласился переночевать на пасеке.