Чудодей
Шрифт:
Ночь. Глубокая тишина. В дверь его каморки кто-то постучался. Наверное, помощник ученого Вагнер стучится в его кабинет, просит разрешения войти к известному доктору Фаусту и т. д. Станислаус сидел, углубившись в чтение по заданному уроку. Он недовольно зашаркал ногами.
— Войдите! Да входите же, господин магистр!
В дверях стоял хозяин в высоких сапогах. И он тоже изменился. Жизнь немало похозяйничала на его лице и оставила свои следы. У Станислауса щеки впали, у хозяина — округлились. Взгляд у него по-прежнему
— Ночь поздняя… то есть сейчас уже глубокая ночь; на, отнеси это жене Густава! — И хозяин положил на монолог Фауста бумажку в пятьдесят марок.
Станислаус сбросил бумажку с книги.
— Она не возьмет. Она и у меня ничего не хотела взять.
— Она стала такой гордой?
— Она работает подметальщицей улиц.
— Я, во всяком случае, дал их тебе, — сказал хозяин и обиженно выпятил нижнюю губу. Пальцы его нашли на умывальнике гребень Станислауса. Это их устроило. — Ночь… Час поздний, а ты все учишься и учишься.
Станислаус тер себе глаза. Неужели перед ним человек, который три года назад принял его под свой кров на работу? Хозяин словно угадал его мысли.
— Сколько уж ты у меня?
— Три года.
— Совершенно верно. И три года подряд меня спрашивают: «А как обстоит у вас с рабочими?» Я велел записать тебя. На военную тренировку. Не так страшно. — Он провел пальцами по зубьям гребня. Т-р-р-ит! Точно звон тонкой пилы. Станислаус вздрогнул и сбросил со стола пятидесятимарковую бумажку, как грязную тряпку. Хозяин выпрямился.
— Я не собираюсь умолять тебя на коленях!
— Тр-р-рит, — прозвенел гребень.
Специалист по солдатскому хлебу два раза хватался за ручку двери и все мимо… Наконец он протиснулся через узкую дверь. Станислаус уставился на голую стену своей каморки. Нет, не помощник ученого Вагнер приходил к нему, а Мефистофель собственной персоной. Мефистофель стоял на перекрестке двух дорог.
— Эй, Фауст, ты что хочешь? Иметь крышу над головой и учиться или окунуться в жизнь и скитаться по дорогам и проселкам?
Станислаус понял, что у него с доктором Фаустом нет ничего общего. Фаусту ученость опостылела, а Станислаусу она нужна. Ему нужна крыша над головой и материнское тепло, которым окружала его хозяйка.
Они отправились на бдение. Сапоги работодателя скрипели. Чуть заметный дух сливовой водки обволакивал его. Взгляды хозяина вились вокруг Станислауса.
— Не могу и подумать о сыне… И отчего только я не выбил из него книжную дурь! Но попробуй, останови у другого дрожь, когда самого трясет. Я тогда сам любил книжки.
— Сколько раз надо ходить в ферейн? — спросил Станислаус.
— Бога ради! — Хозяин так размахался, что ударил по корзинке проходившей мимо женщины. Женщина в сердцах сплюнула, и очень смачно. Хозяин оглянулся.
— Да так и испугать недолго!
— Испугаешь
— Никаких ферейнов, значит, а штурмовой отряд. И пивная, где они бывают, — это не кабак, черт его возьми, а клуб штурмовиков. — Станислаус не входил еще ни разу в жизни ни в один ферейн, и вдруг сразу штурмовой отряд!
За столиками сидели люди в высоких сапогах и при кинжалах; пили пиво и слушали, что читал председатель из какой-то книги об известной арийской расе, призванной господствовать над всем миром. Потом затянули песню. Станислаус смотрел в рот хозяину, стараясь прочесть по губам слова песни. Но рот хозяина был плохой книгой песен. «По воле господа, растет даже железо…» Станислаус испугался; теперь он был не лучше господ из кафе Клунтша. Те, случалось, по нескольку раз за ночь пели эту песню… А вообще здесь все было как в полковой церкви. Опять кто-то встал и принялся читать проповедь о мухах. Некий одинокий монах скрестил будто бы красные и белые цветы, а затем спаривал зрячих и слепых мух. Монаха будто бы звали Мендель, и был он предтечей фюрера Гитлера.
За слепыми мухами последовала самая веселая часть вечера. Пекарь Думпф указал на нового собрата. Новый собрат был Станислаус. Боже, помоги мне!
— Делаешь все, что можешь, чтобы воспитать у своих рабочих националистический образ мыслей, — произнес хозяин и заказал пиво для всех штурмовиков.
Смотри-ка, пожалуйста! Среди штурмовиков Станислаус обнаружил Хельмута, он держался неприступно и важно.
— Хозяин тебя за ручку привел?
Штурмовики разразились хохотом, взвизгивали, стонали. Станислаус смыл пивом досаду.
— Я не моторизованный младенец, как некоторые.
— Хо-хо-хо! — перед Станислаусом вырос штурмовик на кривых ногах кавалериста. Чокаясь, он так стукнул своей глиняной кружкой о стеклянную кружку нового собрата, что она раскололась. Станислаус держал в руке только ручку от кружки. Налитые пивом штурмовики с кинжалами за поясом злорадно смеялись. Кривоногий обошел пивную лужу, поднял одну ногу и испортил воздух. Станислаус увидел его ухмыляющийся рот и в нем два клыка — два бивня. Станислаус стоял, зажав ручку от кружки в кулаке, а субъект с бивнями, ухмыляясь, кричал ему:
— Будь здоров!
— Пей, кто может пить! Да здравствуют иудеи в аду!
В своей каморке Станислаус все забыл.
В чем пошляки нашли отраду! Не нужно хитростей больших Подсыпать бедным крысам яду!Что хотел сказать в этих строчках «Фауста» великий Гете? Станислаус написал на эту тему сочинение для своих заочных учителей; оно дышало отвращением. Это чувство не оставляло его с тех пор, как он побывал в некотором клубе.