Чудовище Франкенштейна
Шрифт:
Из-за округлой стены дома появилась худощавая фигурка. Маргарет Уинтерборн? Она была в темной накидке, с фонарем в руке. Следом шли мастифы и питбули, спущенные с цепи, но совершенно ручные.
Зайдя за статую, словно она могла меня спрятать, я случайно наступил на ветку. Собаки вздрогнули и навострили уши, ожидая малейшего сигнала. Женщина тоже подняла глаза. За статуей не скроешься, а на открытом всем ветрам пятачке меня бы нельзя было не заметить.
— Что, мальчики, кролик?
Голос у нее был низкий, грудной, и она тихо
— Пошли.
Собаки резко рванули с места. Бурая, черная и чубарая шерсть, желтые зубы, розовые языки в разинутых пастях — все слилось в кроваво-красной погоне. Кролик? Как бы не так. Я решил бежать впереди, пока хватало сил.
— Скорей, мальчики!
Отрывистые слова мешались с рычаньем и фырканьем. Как ни странно, женщина тоже помчалась вслед за мной. В одной руке она сжимала фонарь, а другой собрала накидку и юбки в большие складки у колен. Из-под капюшона виднелась лишь ее улыбка — широкий, белый, язвительный оскал. У женщины хватило ума не испугаться, а я ухмылялся через плечо, надеясь, что она это видит.
Местность становилась пустынной и дикой. Чахлые деревца, словно пародия на людей, встречали меня с распростертыми объятьями. Ветер в их голых ветках шептал: «Вот оно, то самое место, чтобы убить ее».
Я остановился, обернулся и стал ждать в напряженном предвкушении.
От неожиданности собаки взвыли. Ближайшая бросилась на меня. Но тут же послышалась команда «фу!», и собака уже в прыжке захлопнула пасть, лязгнув клыками. Она, точно брошенный кем-то мешок, ударилась мне в грудь и рухнула к моим ногам. Другие тоже, как по команде, упали на землю, с неохотой подавив недовольный рык.
Женщина не спеша догнала опередивших ее собак, на ходу откинув капюшон. Она была молода — даже слишком молода для Маргарет Уинтерборн — и, наверное, приходилась ей дочерью. При свете фонаря я хорошо рассмотрел лицо — у него была форма сердца, фарфоровую кожу и пышный ореол черных как смоль волос. Ее красота и родственная связь с Уолтоном казались насмешкой над невзрачностью Мирабеллы, и я рассвирепел.
Я ожидал, что при виде меня женщина вскрикнет, но она неторопливо приблизилась. Одной рукой поднесла фонарь к моему лицу, а другую вытянула вперед. Я решил, что она попытается меня успокоить, будто приблудного пса. Но, догадавшись, что женщина хочет дотронуться до узлов и швов на моей коже, я оттолкнул ее ладонь.
— Кто вы? — спросил я, хотя этот вопрос должна была задать она.
— Лили Уинтерборн.
Племянница Уолтона.
— Вы нарочно остановились, — сказала она, — хотя могли бы убежать от своры. Никто раньше так не делал. А вы остановились. Зачем?
Стараясь не смотреть ей в лицо, я задумался над этими словами, произнесенными так, словно она каждую ночь отгоняла непрошеных гостей к скалам и, возможно, даже сталкивала их с обрыва.
— Чтобы узнать, кто вы, — солгал я.
Она поверила на слово, будто все на свете и впрямь жаждали
Что испугает столь смелую женщину? Моего лица она не боится. А прикосновения моих рук? От этой мысли у меня участилось дыхание и невольно зашевелились пальцы. Я пришел, чтобы убить. Но для начала мог учинить варварскую расправу.
Она шагнула вперед.
— Кто вы? — Я не ответил, и она в нетерпении сказала: — Я здесь хозяйка и не привыкла спрашивать дважды. Спустить собак, дабы пополнить вашу коллекцию шрамов? Служить, — приказала она псам, и они замерли в нетерпении.
— Кто вы? — повторила она.
У меня возникла идея.
— Я знаю вашего дядю, Роберта Уолтона, брата вашей матушки.
— Я никогда с ним не встречалась, — холодно ответила она. — Он редко пишет матери, хотя она строчит ему каждый день.
— Ваш дядя много путешествует. Когда приходит письмо от вашей матушки, он уже переезжает в другое место, письмо пересылают, и порой это длится…
— Кем вы приходитесь дяде? Уж точно не другом.
— Да, мы не друзья, но наши пути часто пересекались. Я решил, раз я в Англии, надо бы передать от него весточку вашей матери.
— И для этого вы прокрались в мое имение посреди ночи?
— Хотел сначала осмотреть дом, а потом решить, как лучше поступить. Мне далеко не везде рады.
— Еще бы, вы такой омерзительный.
— Со мной случилось несчастье, — сказал я, вспомнив, как священник с Сан-Микеле попытался найти объяснение тому, почему я так выгляжу.
— Несчастье? — Она рассмеялась с напускным весельем. — Вы должны мне об этом рассказать. Приходите завтра на чай — поведаете свою историю, а заодно сообщите новости матери.
— Не смейтесь надо мной, — сказал я. — Я не вхож в приличное общество.
— Я совершенно серьезно, — ответила она с непонятным раздражением в голосе. — Я хочу знать историю каждого застарелого шрама. Но должна вас предупредить: матери будет противно, хоть она и обрадуется вестям от дяди Роберта. Отец будет потрясен, но постарается этого не показывать. Мне будет очень приятно за ними понаблюдать. А еще приятнее — увидеть вашу реакцию. Хочется понять, каково это, когда тебя ненавидят.
Приглашение в дом Уинтерборнов — с такой мотивировкой, которой я не понимал.
— Боитесь, что вас будут дразнить? — с вызовом сказала Лили. — Ну тогда приходите не завтра, а послезавтра. У меня день рождения, и отец устраивает костюмированный бал в мою честь. Я могу пригласить кого захочу. Все гости будут в самых разных масках. Вы тоже наденьте, чтобы спрятать свои отвратительные рубцы. Или приходите без маски и скажите, что ваше лицо — творение мастера по маскам с континента. Все вам обзавидуются.