Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция
Шрифт:
Конечно, этот устойчивый смысл предмета есть не субъективное построение наблюдателя, а один из основных моментов подлинного бытия предмета. Онтологическая природа его будет предметом рассмотрения в главе об интеллектуальной интуиции.
Полнота восприятия достигается лишь в том случае, если внимание субъекта направлено и на тожественную сторону предмета, и на изменчивые, колеблющиеся перспективные аспекты его, и на динамическую активность, присущую ему, поскольку в основе его лежат субстанциальные деятели. Такое восприятие свойственно людям, способным к эстетическому созерцанию природы. Если художник, творя свои произведения, особенно подчеркивает изменчивые, относительные стороны предмета, он является представителем импрессионизма
Чрезмерное сосредоточение на абстрактной, тожественной стороне вещей ведёт к атрофии способности видеть живую динамическую сущность бытия. Этой атрофии особенно содействует то обстоятельство что в обстановке техническом цивилизации мы окружены вещами, созданными ремесленно или фабрично: столами, стульями, чашками, занавесями, которые не обладают жизнью, так как в основе их единства лежит отвлеченная идея, а не конкретно-идеальный субстанциальный деятель. Философские направления вроде позитивизма или гносеологии кантианства и вообще мнимая «научность» нашего времени, выбирающая из состава мира для целей научного исследования только количественную сторону предметов чувственного восприятия, пространственные и временные отношения между ними, математические и логические формы их, ещё более содействуют этой атрофии видения живого бытия.
Между тем в действительности даже и вещи, которыми наполнены наша комнаты, хотя и мертвы, как целое, состоят из живых элементов, из электронов, атомов, молекул, которые ежемгновенно проявляют свою активность. Мало того, поскольку вещи составляют часть семейной обстановки или необходимую принадлежность жизнедеятельности какого-либо лица (напр., часы, всегда носимые с собою), они тоже приобретают какую-то своеобразную жизненность от того целого; в состав которого входят. Для восприятия этой интимной стороны бытия необходимо особенно глубокое мистическое проникновение в жизнь мира встречающееся нечасто даже и у художников, напр. у Метерлинка [CCXLII] «Синяя птица». На этих деталях, ведущих в область спорного и трудно доказуемого, не будем останавливаться. Основою для обсуждения таких вопросов должно служить общее учение о восприятии субъектом чужой одушевленности и чужой жизни.
[CCXLII] См. интересный материал и соображения в статье; W. Rehm, «Wirklichkeitsdemut und Dingmyslik», Logos, 1930. В. XIX. H. 3.
Глава четвертая Восприятие своей и чужой жизни [CCXLIII]
В отделе о чувственной интуиции – было рассмотрено восприятие предметов внешнего мира, осуществляющееся при участии органов чувств.
Теперь перейдем к вопросу об интуиции, осуществляющейся без прямого посредства органов чувств. Такова, напр., интеллектуальная интуиция, направленная на идеальное бытие. Однако раньше, чем заняться исследованием её, нужно сказать несколько слов о нечувственной интуиции, направленной на реальные психические процессы и дающей нам знание о нашей собственной и чужой душевной жизни.
[CCXLIII] Эта глава, в той её части, которая посвящена вопросу о восприятии чужой душевной жизни, кроме нескольких дополнений и небольших изменений, введенных мною для включения её в книгу, была напечатана впервые в «Логосе», 1914. г., т, 1, вып. 2, под заглавием «Восприятие чужой душевной жизни».
Под словом «психическое» я разумею непространственные, возникающие во времени и отпадающие в область прошлого события, непосредственно переживаемые каким-либо я, как его проявления (принадлежности). О самонаблюдении, как нечувственной интуиции, дающей субъекту события его собственной душевной жизни в подлиннике, речь идёт в моей статье «Понятие психического и предмет психологии» (в моей книге «Основные вопросы гносеологии»). Поэтому ввиду сравнительной простоты этого вопроса я не буду рассматривать
Когда дети резвятся, играя в прятки, и кричат от восторга, я не только вижу их раскрасневшиеся лица, слышу их голоса, но ещё и воспринимаю их восторг; если же один из них прищемит палец дверью и громко, жалостно заплачет, я воспринимаю не только звуки голоса, но и страдание. Без сомнения, нет ни одного психолога, который не согласился бы со следующим утверждением: моё наблюдение чужого восторга, чужого страдания имеет характер восприятия в таком же смысле, как и наблюдение физических явлении; как видимый мною цвет лица представляется мне самолично теперь присутствующим в моём сознании, точно так же и наблюдаемое мною страдание в описанных случаях представляется мне как самолично представшее моему (умственному) взору.
Сходство с восприятием здесь до такой степени несомненно, что спор можно вести только о следующем: в самом ли деле моё представление о чужом страдании есть восприятие, или, может быть, оно только кажется мне имеющим природу восприятия, а в действительности оно есть продукт умозаключения, воображения и т. п.? Положение интуитивиста в этом споре в высшей степени благоприятно. Если на основании приведенных выше анализов признано, что сознание опирается на непричинное отношение между субъектом и предметом, на координацию между субъектом и всем мировым бытием, то самолично предстать в качестве членов этого отношения с характером восприятия могут не только материальные транссубъективные предметы, но и любые другие напр. чужое я, чужие психические состояния и т. п. В строении сознания и знания, ни в субъекте, ни в предмете знания нет никаких препятствий для такого восприятия, и потому непосредственное свидетельство сознания, что чужая душевная жизнь дана в восприятии, может и должно быть принято интуитивистом.
Дальнейшая задача защиты этого учения сводится только к тому чтобы устранить недоразумения, препятствующие принятию его, затем учесть особенности этого типа восприятий и, наконец, показать, что другие теории несостоятельны [CCXLIV] .
Главное препятствие для распространения учения о непосредственном восприятии чужой душевной жизни заключается в том, что оно кажется содержащим в себе внутреннее противоречие. Чужое психическое состояние, напр. гнев или зависть, есть не в воздухе висящее, само по себе существующее событие, оно есть проявление чужого я и насквозь пропитано этою своею принадлежностью чужому я. Между тем, вступив в кругозор моего сознания, оно, по-видимому, становится принадлежащим моему я и, следовательно, перестает быть подлинным проявлением другого я.
[CCXLIV] Изложение различных теорий см. в книге И. И. Лапшина «Проблема чужого я в новейшей философии», 1910.
Это недоразумение возникает даже в умах тех которые допускают, что материальные события могут в подлиннике вступать в кругозор сознания субъекта. Материальное событие, напр. колебание маятника не есть проявление какого-либо я, а потому представляется естественным, что оно может вступать в круг наблюдения любого я, но «эта вспышка гнева», как психическое явление, есть исключительная принадлежность «этого я», и, по-видимому, только само это я может воспринимать её, быть непосредственным свидетелем её.
Нечего и говорить, что эти соображения суть плод недоразумения они основаны на смешении двух понятий, резко различаемых гносеологиею интуитивизма: переживать что-либо и иметь что-либо в виду только как предмет наблюдения. Переживать «эту вспышку гнева» может одно единственное я и то один лишь раз в своей, жизни, но быть свидетелем её могут любые я. Аналогия с восприятием физических явлений здесь полная: если я наблюдаю качание маятника, это не значит, что моё я само стало качающимся; точно так же, когда я наблюдаю чужой гнев это не значит, что я сам стал гневающимся.