Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция

Лосский Николай Онуфриевич

Как богато и разнообразно царство отвлеченно-идеальных форм станет ясно, если обратить внимание на то, что сюда относятся и числа во всех их разнообразных видоизменениях, изучаемых математикою.

Когда я слышу пять ударов башенных часов, потом семь ударов, я не просто воспринимаю события звучания: я имею их в сознании в том оформлении их, которое выражается суждением «пять и семь ударов есть двенадцать ударов». Эта формальная сторона событий – пять семь, двенадцать и равенство «5 + 7=12» – не есть событие: пятеричность, семеричность, объективный смысл суждения «5 + 7=12» созерцаются и донимаются мною как нечто не текущее во времени, не временное, т. е. идеальное.

В интеллектуальной интуиции, как и в чувственной, „следует различать субъективную и объективную сторону – интенциональный акт интуиции и идеальный предмет» на который он направлен. Можно также следующими терминами обозначить

эти две стороны: умозрение и предмет умозрения, мышление и мыслимое, понимание и понимаемое и т. п.

Точно различать субъективную и объективную сторону интеллектуальной интуиции необходимо для того, чтобы с предельною очевидностью усматривать, что понимаемый смысл «5 + 7 = 12» не есть психический процесс, что он вообще не есть событие, но относится к области невременного идеального.

2. Идеальные формы

Установив наличие формально-идеальных элементов бытия, особенно отношений, следует поставить вопрос: транссубъективны ли отношения или они внесены в состав познаваемого предмета самим познающим субъектом?

В моей книге «Мир как органическое целое» (глава третья) подвергнуты критике важнейшие психологически-субъективистические теории отношений (Милль, Липпс, психологистически-феноменалистическое кантианство). Здесь возвращаться к этому вопросу незачем не только потому, что он уже решен в указанной книге, но ещё и потому, что решение его предопределено содержанием главы о чувственной интуиции. В самом деле, если установлено, что чувственные данные транссубъективны, то и отношения, которыми они пронизаны и без которых их содержание неосуществимо, тоже транссубъективны. Мышление не создаёт их, а находит их в предмете, открывает их путём интеллектуального созерцания. В составе предмета они образуют его строение, ту системность его, без которой невозможно было бы знание о нём. Но так как идеальность формальных аспектов предмета резко отличает их от реального временного содержания, то является вопрос, какое основание и каким способом обусловливает сочетание отвлеченно-идеальных форм с реальным содержанием. Найти ответ на эти вопросы необходимо для того, чтобы достигнуть понимания структуры предмета: только проникнув в самые тайники творения реального бытия, можно устранить бесчисленные недоумения и ложные теории.

Реальное бытие, событие, творчески осуществляется субстанциальным деятелем, конкретно-идеальным началом. Естественно предположить, что и оформляет содержание события тот же субстанциальный деятель. В книге «Мир как органическое целое» (глава третья) именно это учение и развито мною, но теперь нужно дополнить его рядом подробностей.

Подвергнем анализу какой-либо определенный случай события, творимого субстанциальным деятелем. Положим, я отталкиваю дурно пахнущую ветку гниющего растения. Само я, источник действования, есть сверхвременное и сверхпространственное начало; именно поэтому оно и может творить процесс отталкивания, придавая ему пространственновременную форму, т, е. осуществляя его как бесконечное множество внеположных друг другу отрезков «прежде» и «после», «ближе» и «дальше». В самом деле, благодаря своей сверхвременности и сверхпространственности я творит сложное содержание своего проявления, не будучи само отделено от частей его или связано с ними отношениями прежде после, близко, далеко: оно объёмлет их сверхвременно и сверхпространственно, придавая даже и внеположности их то единство, которое выражается в идее единого времени, единого пространства и в бесконечном множестве временных и пространственных отношений, связующих все со всем. Временные и пространственные отношения, сочетающие всякий момент, всякую точку и всякую часть реальной пространственно-временной раздробленности, суть не действования субстанциального деятеля, а те способы его действования, те «как» его творчества, которые обусловлены его идеальною природою, объёмлющею все сверху: эти способы его действования сами идеальны, они невременно и непространственно связуют внеположные части, моменты и точки в одно целое.

Отсюда понятно, что творимое конкретно-идеальным деятелем реальное бытие никогда не бывает только реальным, оно необходимо должно быть идеально-реальным, в нём есть отвлеченно-идеальный аспект: динамическая активность деятеля, реализующая раздробленные, внеположные друг другу части бытия, не только не дала бы никакой связности событий, но даже не осуществила бы и внеположности его частей которая уже есть некоторый низший вид связности, если бы она не имела тех идеальных форм, которые называются отношениями.

Пронизанность реального бытия отношениями не есть синтезирование дискретных элементов бытия. Благодаря своей сверхвременности и сверхпространственности субстанциальный деятель способен творить реальное событие отталкивания как сплошной пространственно-временной. процесс, следовательно, такой, в котором содержится актуальная бесконечность внеположных моментов

и точек: оно вовсе не принуждено сначала творить дискретные отдельности и потом синтезировать их прикладывать их друг к другу извне, связывая их отношениями прежде после, близко, далеко; высший тип бытия творит низшее так, что оно сплошно растет и каждый малейший отрезок его, целостно объёмлемый высшим, оказывается актуальною бесконечностью, которая с точки зрения низшего, пространственно-временного бытия и средствами его не осуществима, напр., не может быть получена путём сосчитывания во времени.

Согласно излагаемой мною теории, субъект, именно субстанциональный деятель, есть источник отношений и вообще всех идеальных форм. Чем же отличается эта теория от интеллектуалистической теории Канта и его преемников, от априоризма трансцендентальной философии?

Хотя обе теории ссылаются на субъекта как на источник отношений различие между ними громадно. Оно состоит в следующем,

1. Согласно развиваемой мною теории, оформление событии осуществляется не мышлением субъекта, не его теоретическою познавательною деятельностью, а практическими творческими актами субъекта теми его актами, которые суть его жизнь; это – акты воли или аналоги волевых актов, пронизанные чувствами или аналогами чувств; таково напр., отталкивание человеком неприятно пахнущей ветки растения а также и отталкивания, производимые атомом кислорода.

2. Под словом «субъект» здесь разумеется не трансцендентальное единство апперцепции, не гносеологическое я и т. п., а индивидуальная сверхвременная и сверхпространственная субстанция как творческий источник и носитель своей жизнедеятельности.

3. Познающий, мыслящий субъект не конструирует познаваемый предмет, внося в него категориальное оформление своим мышлением, а интуитивно созерцает предмет, находя в нём системность (между прочим, и категориальную оформленность), обусловленную своею собственною, предшествующею знанию жизнедеятельностью (напр., если познающий субъект наблюдает свои собственные действия отталкивания) или жизнедеятельностью других субстанциальных деятелей (если познающий субъект наблюдает внешний мир, напр. отталкивания, производимые другими существами).

4. Таким образом, субъект познает «вещи в себе», само живое подлитое бытие, а не «явления», конструированные его знанием, не «феномены» в кантовском смысле слова.

5. Согласно Канту, познаваемый предмет состоит из апостериорного материала и априорной формы, внешним образом соединенных друг с другом, именно из чувственных данных а, b, с…, синтезируемых мышлением, т. е. упорядочиваемых им наподобие мозаичных камешков [CCLV] ; согласно развитой мною теории, созерцаемый предмет, напр. живой процесс отталкивания, творится и со стороны своего содержания и со стороны своей формы сплошно одним и тем же субстанциальным деятелем,

[CCLV] См. об этом характере предметов знания, как они изображаются теориею Канта, моё «Обоснование интуитивизма», гл. IV.

6. Отсюда следует, что, согласно интуитивизму, познавательная деятельность, т. е. интуиция, не вмешивается в состав предмета, не создаёт ни его формы, ни его содержания, она относится к нему пассивно, чисто созерцательно: она только открывает, находит то, что уже есть в предмете, не преобразуя его.

Неумеренные активисты, которых много развилось в наше время скажут пренебрежительно; «Это – созерцательная философия, пассивная, а нам нужна философия, творчески преображающая мир». Они не учитывают того, что именно для успеха практической деятельности творчески преобразующей мир, нужна предварительная теоретическая деятельность, знание об активности, повсюду разлитой в мире. Но знание об активности может быть достигнуто не иначе как, путём созерцания (интуиции), направленного на активность, пассивного в смысле невмешательства в жизнь наблюдаемого предмета. В самом деле если бы познавательная деятельность преобразовывала, конструировала и т. п. предмет, то познанное было бы не активностью самого предмета а продуктом моей активности. Только после того, как путём созерцания приобретено знание о подлинной мировой активности, можно планомерно и творчески вмешаться в неё и направить мировые силы на новые пути. Правильный пассивизм в теоретической деятельности (не отвергающий, конечно, активности экспериментирования) вооружает к правильному активизму в практической деятельности. Активист, презирающий созерцание, напоминает не в меру ретивого денщика, который когда офицер хочет послать его купить папиросы, вместо того чтобы спокойно выслушать приказание и тогда исполнить его, при первых словах «Иван, сбегай-ка ты»… начинает бежать и слышит окрик офицера: «Стой, дурак! послушай, за чем сбегать».