Чужая беременная
Шрифт:
Маша поплелась домой. Завтра, все — завтра.
Мамина истерика отняла последние силы. Маша даже посуду бросила немытой, заперла дверь и, не раздеваясь, упала на кровать.
Насыщенный выдался денек. Ноги гудели от усталости, голова — от стресса. Хуже всего, это не конец истории. Мама непременно обсудит Машину беременность с Толиком, и неизвестно, во что все это выльется. Но больше всего Машу беспокоил сосед. Какая же она свинья! Так его подставила…
Сон не шел. Поворочавшись, Маша решила, что ей не хватает воздуха. Она накинула теплый платок и
— Мяу…
Из темноты к ней под ноги прыгнула белая кошечка.
— Ду-у-уся, — протянула Маша. — Кис-кис.
Она подхватила Дусю и посадила ее на колени. Пальцы утонули в мягкой шерстке. Кошка довольно заурчала.
Отчего-то за Марусю было тревожно. Вроде бы Михаил ее не одну оставил, с родителями, а нет-нет, да и прислушивался, что творится на соседнем участке. Из дома доносились крики, окна-то открыты, но слов не разобрать.
Михаил с удивлением обнаружил, что у него появились срочные дела возле забора. Когда Марусина мать дурным голосом заорала с крыльца: «Жора!», он напрягся, не пора ли бежать на выручку. А уж когда набросились на него самого…
«А вот жалеть меня не надо!»
Ох, Маруся, Маруся… Как же тебя не жалеть, бедная девочка? Муж — козел, мать — истеричка, отец… Ладно, о нем он пока не сложил мнения, но тот хотя бы смог увести жену, так что, может, и не плохой человек. И Колька — то ли друг, то ли подружка, который даже жениться предлагал. Негусто…
Из выкриков Марусиной матери Михаил понял, что его считают отцом ребенка. Смешно, ядрена вошь. Неужели, Маруська так и сказала? Бедовая девка…
Он вернулся в дом, едва представление за забором закончилось. Видел из окна, как Маруся смотрит в сторону его участка, как бредет домой. Пусть отдохнет, бедолага. А перед тем, как лечь спать, он снова выглянул, словно хотел убедиться, что у соседки все в порядке.
Куда там! Маруся сидела на крыльце, такая одинокая и потерянная, что Михаил понял — надо идти и утешать.
Правда, Дуся быстрее него сообразила, что Марусе плохо, — разлеглась у нее на коленях и пела свои кошачьи песни. Может, он зря пришел?
Маруся подняла голову. В глазах блестели слезы, но она не плакала. Михаил молча сел рядом.
— Миш… прости… — пробормотала Маруся. — Я не со зла сказала, что ты отец. Это… сложно… объяснить…
— Да я уж понял. Не бери в голову. Если надо, могу и отцом твоего ребенка побыть, только ты ж понимаешь, если твой муж экспертизу потребует…
— Я им скажу правду, когда мама успокоится.
— А она когда-нибудь успокаивается? — фыркнул Михаил.
Маруся прыснула, засмеялась… и расплакалась.
= 17 =
Михаил неловко приобнял Марусю, легонько похлопал по плечу. Ожидал, что она вырвется — гордая же, не желает утешений, — а она доверчиво привалилась к его боку.
Дуся, недовольно мяукнув, спрыгнула с колен и скрылась в темноте. Маруся плакала как-то по-детски
— Все перемелется, мука будет, — тихо произнес Михаил.
— Чего? — то ли не расслышала, то ли не поняла Маруся.
— Говорю, все пройдет, все забудется. Ты о ребеночке думай, он сейчас твоя единственная забота.
— А об остальном кто думать будет? — Маруся провела ладошкой по мокрой щеке.
— А об остальном я позабочусь.
— Ты? — Она с удивлением заглянула ему в глаза.
— Мне не сложно.
Маруся еще никогда не сидела так близко. Михаил чувствовал тепло ее тела, слышал, как бьется сердце. От волос приятно пахло каким-то травяным шампунем. Отчего-то под ложечкой противно засосало.
Чужая жена. Чужая беременная.
— Спасибо, Миша. Я сама справлюсь.
Очень ожидаемо. Дала слабину, но быстро взяла себя в руки.
— Справишься, — кивнул Михаил. — Плакать не надо, хорошо? Я просто буду рядом. Вон там, за забором. Дорогу найдешь?
— Конечно.
Маруся улыбнулась, на мокрых щеках заиграли ямочки.
— Умница. — Михаил наклонился и дотронулся губами до ее макушки. — Иди в дом, ложись спать. Тебе нельзя студиться.
Он встал и подал ей руку, приглашая подняться. Маруся приняла помощь. Ему показалось, она хотела что-то сказать, но передумала. Еще раз улыбнулась, махнула рукой и скрылась в доме.
Михаил вернулся к себе, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, он не имел права так себя вести. Что бы там Маруся не говорила, она все еще замужем и беременна от мужа. Ему ли не знать, на какие жертвы может пойти женщина ради ребенка. С другой — он уверен, что поступил правильно. Эти ненормальные родственники довели девочку, а плакать в одиночестве — не лучший выход. Да и помочь ей не сложно — присмотреть, подсобить по хозяйству, свозить в райцентр. Подкормить, в конце концов.
А какие сплетни поползут по деревне, если хоть кто-то краем уха слышал скандал?
Сплетен долго ждать не пришлось. После утренней дойки явилась Василиса, жена Петровича.
— Мишань, говорят, ты у нас скоро отцом станешь, — начала она без предисловий.
— Говорят, в Москве кур доят, — буркнул Михаил. — Окстись, Василиса!
— Да вот и я удивилась, — прищурилась она. — Вчерась соседка твоя приходила, что-то непохоже было, что вы вообще знакомы. А сегодня бабы уже шепчутся, что ты ей ребеночка…
— Василиса, — перебил ее Михаил, — ты ж умная женщина, чего сплетни разносишь?
— Мишань, я тебя предупредила. О беременности мне Маша сама сказала, еще вчера. Спрашивала, как ей тут врача найти.
— Знаю я о беременности.
— Так вот, Мишань, она со своим мужем-кобелем помирится, рано или поздно, а ты тут останешься, у разбитого корыта.
— Василиса, изыди. И без тебя забот хватает.
Она ушла, а настроение на весь день испортила. И плевать на сплетни! А вот что Василиса не оставила попыток сосватать за него двоюродную сестру Зинку — яснее ясного. И ведь сто раз говорил, чтоб отстала!