Чужая игра для Сиротки
Шрифт:
— Если вам не знакомо это имя, баронесса, — снова этот надменный тон Фаворитки, — то я не понимаю, на что вы рассчитываете? Полагаете, Его Величеству нужна супруга, не знающая всех острых и тонких нюансов истории Артании?
Мастер Йорк — королевский хронограф.
Один из тех, чьи трактаты считаются наиболее полными, самыми объективными и лишенными предвзятости, чего нельзя сказать обо всех предыдущих, чьи хроники невозможно читать из-за потока желания угодить короне буквально в каждом слове. Даже проигрыши короля Дарека, которые, конечно же, были, они умудрялись
Все, кроме мастера Йорка, который не боялся высказывать свою, часто нелестную, точку зрения.
Я прочла все его хроники.
Прочла и перечла по несколько раз, потому что после того, как карающая рука настоятельницы избавила монастырскую библиотеку от всех «непотребных книг», эти хроники остались единственным источником хоть чего-то интересного.
— Трех из вас, кто сегодня проявит себя лучше всех, — продолжает маркиза, — Его Величество пригасит на вечернюю прогулку верхом. Та, которая проявит самые слабые познания… покинет нас.
Когда маркиза уходит, зал мгновенно наполняется недовольным рокотом.
— Разве история не является обязательным предметом для образования мужчины? — возмущается так красотка с губами-бантиком, которая сегодня снова в ободке, на этот раз в форме странной птицы. — Женщины изучают музыку, шитье и…
Он захлебывается собственным негодованием.
Кто начинает громко рыдать.
Кто-то обещает обязательно спросить Его Величество, почему он решил выбрать именно ту тему, которая «женщине не по уму».
Я же украдкой осматриваю зал и понимаю, что из всех двенадцати девушек спокойными — явно уверенными в своих силах — остаемся только я, Фаворитка и та темноволосая любительница поумничать, благодаря длинному языку которой я так много узнала о королевских отборах невест.
Возможно, это немного самонадеянно, но я правда уверена в своих силах.
И единственная вещь, которая заставляет меня немного нервно теребить ткань юбки — встреча с самим Мастером Йорком.
Когда в положенный срок мы занимаем подготовленную аудиторию, я с удивлением замечаю, что у меня впервые появилась соседка. И не потому, что больше нет места — огромный зал уставлен скамейками и здесь легко поместилось бы еще человек двадцать. Рядом усаживается та девушка, которая была чуть ли не единственной, кто проявил ко мне хотя бы намек на симпатию.
Она лучезарно улыбается.
— Меня зовут Примэль, графиня Керн. — Она, незаметно для всех, пожимает мою руку, и мне еще больше не по себе от такого внезапного радушия. — По-моему, сегодня вылетит больше, чем одна девушка, как ты считаешь?
Я считаю, что если были озвучены конкретное количество, то вряд ли что-то изменится «на ходу», но графиню вряд ли интересует мое мнение, потому что, даже не дав открыть мне рта, она продолжает:
— Жаль, что эта выскочка, — указывает взглядом в сторону Фаворитки, — с нами, похоже, надолго. Она тебя не раздражает? По-моему, она всем здесь уже как рыбья кость в горле.
Судя по тому, что Фаворитку всегда «преследует шлейф» из желающих заслужить ее расположение, она будет последней,
«Ни с кем не откровенничай!» — всплывает в памяти предостережение герцогини. Она повторяла его чуть ли не по десять раз в день.
Видимо для того, чтобы в такой момент, как сейчас, я не сказала ничего лишнего.
Поэтому, я лишь слегка, едва заметно, пожимаю плечами и в ответ на слова Примэль, говорю:
— Я хочу пройти, а кто сегодня отправиться домой — какая разница?
— Ты такая милая! — восторженно шепчет графиня, и снова потихоньку пожимает мою руку. — Нам нужно держаться вместе.
Понятия не имею, что у нее на уме, но кажется очень странным, что девушка без проблем с репутацией предлагает «держаться вместе» той, от которой шарахаются, кажется, даже комары.
Но что мне на это ответить?
К счастью, с ответом можно и подождать, потому что в аудиторию, пыхтя и чихая облачками черной копоти, вкатывается… странный бронзовый механизм, нижняя часть которого похожа на емкость с вязкой голубоватой жидкостью, а верхняя — абсолютно человеческая, и принадлежит высохшему старику, больше похожему на мумию. Из резервуара с жидкостью к его телу тянутся трубки: в основном, к позвоночнику и затылочной части головы, но есть и парочка, воткнутых в живот, закрепленных прямо с плотью золотыми скобами.
Я сглатываю.
По жалу проносится испуганный ропот.
Благородные леди, забыв о приличиях, спешно покидают первые ряды скамеек, перебираясь подальше.
О том, что эта странная конструкция и есть Мастер Йорк, становится понятно по толстой книге, которую он держит своими тонкими, как сухие ветки, руками.
Это — Летопись времен Единения.
Некоторые ее главы я знаю на память.
Мастер же, окидывая пустым взглядом возню вокруг себя, повыше поднимает книгу и шелестящим трескучим голосом спрашивает:
— Что у меня в руках?
Тишина в зале такая, будто он попросил покаяться в грехах перед всем честным народом.
Потом чей-то тихий и дрожащий голос пищит:
— Книга!
Старик криво усмехается, и подкатывается ближе.
Как он управляет всей этой конструкцией? Нет ни руля, ни рычагов, как у колесных мобилей, которые я пару раз видела на улицах столицы.
— Какая потрясающая догадливость, баронесса. — Прозрачный, как будто слепой взгляд, сканирует нас с придирчивостью жадного покупателя, выискивающего любые изъяны, лишь бы сторговаться на меньшую цену. — Кто еще продемонстрирует свои умственные способности?
Я осознаю, что тяну руку только когда замечаю, что Мастер Йорк с нетерпеливым выжиданием смотрит в мою сторону.
— Это Летопись времен Единения, — говорю не то, чтобы смело. Ведь если я ошиблась — насмешек не избежать.
Но старик кивает.
— И о чем же она, герцогиня?
— Она описывает последние десять лет правления короле Дарека Скай’Ринга.
— Прекрасно. — Мастер Йорк выглядит довольным. — И так, герцогиня, на ваш взгляд, что самое важное король Дарек сделал в эти годы?