Чужая кровь
Шрифт:
– Думаю, оба они заслужили «Оскара» за блестящее исполнение своих ролей, – фыркает Антон. – Знаешь, когда я стал свидетелем разыгранного генералом спектакля с отравлением за обедом, во-первых, как и вы все тоже поверил в него, а, во-вторых, искренне решил, что я не я буду, если не найду преступника, раз уж не смог предотвратить покушение на несчастного старика.
– И что было дальше? – спрашиваю я.
Городецкий пожимает плечами:
– Дальше этой криминальной парочке надо было исполнять вторую часть плана по возведению на тебя подозрений в попытке убийства генерала. Необходимо было, чтобы на тебя
– А! Тогда-то и появляется тот пузырек с цианистым калием под моей кроватью, да?
– Точно так. Лида подбрасывает его в твою комнату. Думаю, она это сделала заранее, еще до спектакля с отравлением, пока ты и генерал общались в то утро с нотариусом. И после – заметь – именно юная сиделка пыталась настаивать на проведении обыска во всем доме, чтобы отыскать склянку с ядом. Но я отказался его проводить – и ее план сорвался. Может быть, она надеялась тем или иным образом навести меня на этот подкинутый пузырек позднее. Но всё пошло не так…
– Ты о чем?
– Из-за того, что Мария забрала пузырек с цианистым калием из твоей комнаты, круг подозреваемый оказался слишком широк – у генерала не получилось обвинить тебя. Думаю, он здорово разозлился из-за этого. Ведь все его усилия обрести над тобой власть через шантаж пошли в тот раз прахом. Но позже, уже решившись на убийство изменившей ему невесты, старик задумал снова попытаться обвинить в преступлении тебя. Именно поэтому, зная, что ты скрылась в камышах, он указывает, что стреляли якобы именно оттуда. Кстати, вручение им Лиде на пикнике обручального кольца его покойной жены, твоей бабки, должно было, по его мнению, вызвать твой открытый гнев и лишний раз указать, что у тебя был мотив убить эту девушку из ненависти к ней.
– Да что же он никак не мог успокоиться!
– Ему во что бы то ни стало нужно было, чтобы на тебя пало обвинение в серьезном преступлении. Ведь накануне генерал с такой легкостью согласился подписать завещание в твою пользу лишь потому, что думал уже скоро шантажом вынудить тебя отказаться от притязаний на наследство, чтобы составить новое завещание в пользу Лиды. Даже нанимая меня, он всячески старался внушить мне мысль о твоих преступных намерениях. В первую же нашу встречу Федор Семенович сообщил мне следующее: его из-за наследства шантажирует внучка, и он опасается, что она может перейти к прямым попыткам его убить, чтобы завладеть его состоянием.
– Ну, дедуля! Ну, змей! Ну, сволочь! – не могу я сдержать эмоции, заливаясь злой краской.
Пропустив мои ругательства мимо ушей, Антон продолжает как ни в чем не бывало:
– Генерал заявил мне: он, мол, подозревает, что это приглашение на юбилей за город – неспроста, и именно там ты попытаешься его убить. Моя задача была – не дать тебе осуществить свои планы.
– Вот даже как! Да уж… Представляю, что ты обо мне думал, когда мы только встретились!
Антон произносит серьезным тоном:
– Честно говоря, впервые тебя увидев, я сразу засомневался, что ты способна на убийство. – И тут же сыщик расплывается в лукавой улыбке, уже еле различимой в незаметно подкравшихся за разговорами сумерках, затопивших спальню. – Правда, затем ты на время заставила меня изменить свое мнение своими уж очень обширными познаниями в химии.
– Ну почему я не пошла учиться в кулинарный техникум! –
Мы оба прыскаем от смеха. Я смотрю в его глаза и, хотя не вижу из-за темноты скачущих в каре-зеленом омуте чертиков, знаю – они там. И во мне словно открывается какая-то дверца. Я впервые за долгое время беззаботно хохочу. От смеха я сначала сгибаюсь пополам, а затем падаю навзничь на постель.
Антон сперва хохочет вместе со мной. Но вдруг смех его обрывается. Он замирает, быстрым движением перекатывается на кровати и нависает надо мной темной громадой. Несколько мгновений он смотрит на меня сверху вниз, опершись на вытянутые руки. Я скорее чувствую, чем вижу, его взгляд, буквально опаляющий меня, жадно обегающий мое лицо и тело. В наступившей тишине я отчетливо слышу его участившееся дыхание и громкий стук собственного сердца. Медленно, очень медленно, словно давая мне возможность остановить его в любой момент, Антон опускается рядом и нежно целует меня…
Глава 37
Я открываю глаза, разбуженная солнечным зайчиком – он дополз до моего лица, отраженный створкой трельяжа.
В комнате я одна.
Сладко потягиваюсь, уже привычно охая от синяков и ушибов, откидываю растрепанные волосы с лица и только тут замечаю, что абсолютно раздета. Воспоминания о прошедшей ночи вспыхивают в мозгу одновременно щемящей сладостью и тяжелым укором. Мама дорогая!.. Так я вчера… Так мы вчера… О!..
На этом «О!» мои мысли окончательно застопоривает. Но тут открывается дверь и на пороге появляется Антон. Он уже умыт, побрит, благоухает одеколоном и щеголяет свежей рубашкой. На фоне его свежести я еще острее ощущаю свои нечищеные зубы и заспанное лицо. В руках Городецкий держит поднос, на котором стоят тарелки и стаканы. От подноса умопомрачительно пахнет яичницей – и когда я только успела так проголодаться?
Сыщик, ослепительно улыбнувшись, входит в комнату, пока я лихорадочно пытаюсь завернуть голые плечи в одеяло, ставит поднос на прикроватную тумбочку и, как ни в чем не бывало, целует меня в нос:
– А вот и завтрак!
Я не знаю, куда деть глаза. Господи, как стыдно! Как ему объяснить?.. Но он должен знать…
– Э-э-э… Антон… Ну… Ты не думай, что я… такая… Я раньше никогда… ммм… не изменяла мужу…
Детектив улыбается еще шире, склоняется ко мне и, бесцеремонно, но ласково потершись щекой о мою щеку, весело отвечает:
– Думаешь, по тебе это не заметно? Эх ты, Ленка-больная коленка!
Но видя, что я по-прежнему воспринимаю все исключительно серьезно, он обнимает меня за плечи и целует в висок:
– Перестань себя казнить. Мы с тобой взрослые люди. И с мужем ты, насколько я помню, собралась разводиться.
Вспомнив про Карена, я ужасаюсь:
– Он же наверняка всё слышал. И Фрося… Мы вчера так громко…
Городецкий снова поддразнивает меня:
– А не поздновато ли ты застеснялась? – и, видя, что у меня начинают от ужаса расширяться глаза, успокаивает. – Да ладно, не переживай. Мы с тобой в доме одни-одинёшеньки со вчерашнего вечера. Ефросинья Матвеевна не пожелала бросить своего генерала, даже мертвого: так и поехала на труповозке, чтобы проводить тело хозяина до морга. Сказала ее не ждать: она собиралась заночевать в городе у сестры и вернуться не раньше обеда.