Чужая кровь
Шрифт:
Я оборачиваюсь:
– Двадцать пять.
Мужик крякает и качает головой:
– Нынче столько молодых мрет – закапывать не успеваем. Вот жизнь пошла!
Дальше всё проходит быстро, как-то по-деловому. Могильщики, спешащие к следующему клиенту, торопливо опускают гроб в вырытую яму. Мы с Фросей кидаем на его крышку по горсти земли, и похоронная команда начинает бодро работать лопатами. С удивительной сноровкой они закапывают могилу, и над Андрюшкой вырастает аккуратный холмик, прикрытый дерном.
– Прощай, братишка! – шепчу я одними губами.
Вот
Я возвращаюсь после похорон одна в пустую генеральскую квартиру. По большим комнатам с высокими потолками витают тени прошлого и еще не выветрившийся после старика запах лекарств. Мои шаги – единственное, что нарушает торжественную тишину.
Я захожу в кабинет Деда и сажусь за его необъятный письменный стол. Здесь всё слишком громоздкое, подавляющее своими размерами.
«Нужно будет обязательно поменять в этой комнате всю мебель», – автоматически мелькает у меня в голове. Но мне не хочется додумывать эту мысль. Я просто сижу, погрузившись в какое-то оцепенение, и рассматриваю висящий на стене портрет Ба.
В голове моей пусто.
На сердце тяжело.
Внезапно раздается звонок моего мобильника. Я вынимаю его из кармана и смотрю на номер звонящего. Это Карен.
Не хочется с ним разговаривать. Да и не о чем больше. Три дня назад я сообщила ему, что подала в суд заявление о разводе – теперь он обрывает мне телефон и забрасывает новомодными СМС-сообщениями, уговаривая передумать и забрать обратно эту бумажку.
Я уже давно ему объяснила, что общаться мы будем только в суде. Но Карен продолжает униженно просить прощения за свои измены и обещать, что больше такого не повторится.
Я не держу на него зла. Я вообще к нему ничего не испытываю. Недавние трагические события научили меня по-новому смотреть на жизнь. Теперь мне кажется, что на таких, как Карен, не стоит растрачивать свои эмоции.
Жаль, что нельзя развестись с ним за один день! Еще несколько месяцев придется бегать в суд, где нас будут усиленно пытаться примирить. Но я-то, как никто другой, понимаю: это абсолютно бесполезно – всё равно, что попробовать затолкать обратно в гусеничный кокон бабочку, расправившую крылья.
«Моторола» все еще надсадно разрывается мелодией звонка, а я, глядя на нее, вспоминаю, как легко, одним кивком головы, Карен согласился со мной развестись, когда собирался жениться на Марии, считая ее богачкой. И теперь он всерьез считает: я поверю, что в нем вновь расцвели сильные чувства ко мне? Неужели он не понимает, что смешон и жалок в своей попытке снова подобраться к генеральскому наследству! Лучше пусть готовится пилить пополам свою любимую красную «Ауди» и прочее приобретенное в нашем браке имущество в рамках процесса о разводе!
Мой мобильный замолкает ненадолго, а затем снова разражается пиликающей мелодией. Опять, наверное, мой непонятливый муж.
Однако на этот раз на тускло светящемся экранчике я вижу цифры номера, который узнала лишь недавно, но выучила наизусть. Сердце толкается в грудь
Это Антон. Он тоже с завидным упорством каждый день пытается мне дозвониться, но я твердо держу данное самой себе обещание не отвечать на его звонки.
Вчера после похорон Деда, о дате и месте которых, он, разумеется, заранее разузнал, Городецкий попытался подойти ко мне прямо там, на кладбище. Но я, завидев его приближение и воспользовавшись большим стечением народа, смылась, увильнув от объяснений.
Чувствую, что мне все равно не избежать откровенного разговора с ним, но изо всех сил оттягиваю этот момент. Я не очень люблю говорить людям неприятные вещи.
Я уже хочу убрать телефон обратно в карман, но он, лишь несколько секунд помолчав, снова взывает ко мне с того же номера. Нет, так не пойдет. Сколько можно прятать голову в песок? Я отвечаю на звонок:
– Слушаю…
– Ленка, это я! – почти кричит в трубку Антон. – Ты почему не отвечаешь на звонки? У тебя всё в порядке?
– Да. У меня всё хорошо, – произношу я бесцветным голосом.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально, – коротко роняю я.
– Можно к тебе приехать? – вопрос звучит робко, но с надеждой.
– Зачем? – обрезаю я этой надежде крылья.
– Ну… Я так давно тебя не видел – с прошлой недели. Очень соскучился.
– По мне или по моему наследству? – не выдерживаю я.
Городецкий теряется от такой прямоты:
– Не понял…
– Что тут не понятного? – жестко отвечаю я. – Все вы одинаковые со своим бубновым интересом… Знаешь, ты мне, пожалуйста, больше не звони…
Не дожидаясь реакции Антона на свои слова, я нажимаю на сброс, а затем вообще отключаю мобильник.
Все еще сжимая его в ладони, я скрещиваю руки перед собой на столе и, наклонив голову, упираюсь в них лбом.
Я еще долго сижу так, не шевелясь и мысленно уговаривая себя: «Ты теперь богата и свободна, а значит, счастлива».
Глава 39
Я складываю зонтик и открываю дверь с табличкой, на которой отливает золотыми буквами надпись «Нотариус Грач В.Ф.». Чёрт, и здесь тоже очередь. Это уже третий из нотариусов, практикующих в нашем районе, и он тоже, судя по всему, пользуется бешеной популярностью. Ладно, сколько можно метаться в такую слякотную погоду – придется остаться здесь и запастись терпением.
Я стряхиваю дождевую воду с зонта и, вежливо осведомившись «кто последний», усаживаюсь на один из стульев, стоящих вдоль стен приемной.
Ждать приходится около полутора часов. Очередь продвигается томительно медленно. Пытаясь развлечь себя хоть чем-то, я сначала гадаю: нотариус Грач – это «он» или «она», потом глазею в окно, за которым торопливо снуют люди: никому неохота вышагивать не спеша под холодным ноябрьским дождем. А после я вспоминаю толстую тетку-нотариуса, приезжавшую на генеральскую дачу для оформления завещания, и события, ставшие причиной моего визита сюда, снова оживают в памяти.