Чужая осень (сборник)
Шрифт:
В тот же день два старинных парусника, картину и несколько предметов декоративно-прикладного искусства приобрел один из многочисленных иностранных туристов, заглянувший в салон вместе с женой и двумя дочерьми.
Я сидел в баре морвокзала и сквозь давно немытое стекло видел, как красавец лайнер покидает рейд гостеприимного залива. Вот и все завершилось, несколько дней можно отдыхать. Но разыскавший меня Рябов мгновенно разбил победоносное настроение — все только начиналось.
Луч фонарика выхватил из темноты прислоненные к стене рамы: склад клуб-студии «Солнышко» располагал музейными по размерам запасниками. Сережа быстро
— Рябов, таинственная ночная экскурсия наверняка не имеет к нам прямого отношения. С этим заведением меня связывают только воспоминания, а они не вызывают чувства ностальгии.
— Тебе нравится эта картинка? — оставил без внимания нотацию Рябов, разворачивая лицом к стене какой-то дикий сюрр в громадной раме, к которой была приклеена мелованная бумажка с надписью «Утро».
— Обыкновенная дрянь. Ну и что?
— А что бы тебя насторожило?
— Рама чересчур массивная.
— Правильно мыслишь. Потому что в таком толстом дереве легко сделать тайник.
— Что там, Рябов?
— Что-то похожее на крахмал. Мы придали раме первоначальный вид.
— Это уже серьезнее. Как попала сюда бесподобная живопись?
— Нужно узнать у Дубова, — скорее спросил, нежели утвердительно ответил Рябов.
— Человека знает его вышибала, — заметил молчавший до сих пор Рыбкин папа и пояснил: — Он пустил его в салон без билета.
Интересное событие, кто-то пытается использовать мой собственный канал, прикрывая свою аферу произведением сомнительного искусства. Искусства… Версию обязательно нужно проверить.
— Папа, иди домой, — и когда человек Рябова оставил нас наедине, я быстро зашептал:
— Судя по всему, завтра эту дрянь переправлять не собираются, поэтому ночью привезешь сюда Антоновского, так, чтоб никто не видел. Мазня сделана на клеенке с корабликами, раздобыть такую труда не составит. За несколько часов он должен залепить точную копию, учитывая гвозди с подрамника. На следующее утро нашлешь ревизию в салон, чтобы им пока не до подвала было — и время выиграем, и краски высохнут как следует, и рама пылью покроется. Позвонишь Саше, он все сделает.
— Ты бы лучше сам, не люблю я этого пидара, — в который раз несправедливо обзывает Глебова ревнующий его ко мне Сережа.
— Это сделаешь ты, Сережа, и предупреди Антоновского, что он один в курсе дела; Рябов, я не могу подключать никого из наших, ты что не понимаешь, откуда ветер подул?
— А что делать с пакетиком?
— Вместо него пошлешь зубной порошок.
— А наркота?
— Можешь выбросить ее в море.
— Это опасно.
— Сережа, ты же не любишь наркоманов, и если мои предположения подтвердятся, главная опасность для нас совсем с другой стороны.
— Ты думаешь, что…
— Да, Сережа, и если это подтвердится, нас не просто используют, но и подставляют. Полотно немедленно к Студенту. Теперь о кассире-вышибале…
— Я уже сказал Фотографу, чтобы он фиксировал все его контакты.
— Связь с ним постоянная, через инвалида, дело серьезное.
— Ты начал говорить лишнее.
Сережа оттиснул на куске пластилина печать, придав контрольке первоначальное положение, ловко подделал корявое число
Сняв малочисленную охрану, мы растворились в темной весенней ночи.
— Сережа, дома я, пожалуй, до завтра не высижу, нервы на пределе, аж дрожь по пальцам пробежала, — откровенно исповедываюсь я, гоня машину по пустынным улицам. — Мне нужно отдохнуть, — прошу Рябова, который укоризненно смотрит в мою сторону. — И задействовать кое-кого, чувствую, игра предстоит серьезная. Так что я буду у Светки.
Дома, конечно, появиться бы не мешало, но Рябов не хуже меня проинформирует Леонарда, и хотя какой-то умник сказал, что женщина была всегда последним пристанищем преступника, а не воина, чушь это. Инстинктивно чувствую, что впереди предстоит такая борьба, что Светка вполне может ожидать меня до того светлого дня, когда Фидель Кастро, выполняя давнюю клятву, сбреет свою бороду. Мне плевать, что кто-то занимается наркотиками, пусть это заботит компетентные органы, но использовать меня втихую… И если подтвердится предположение о подставе, они кровью отмоют свой номер.
Я бы сейчас отдал всю груду долларов, которую получил от столичного компаньона Вышегородского, чтобы остаться один на один с человеком, затеявшим такую опасную игру.
Не без удовлетворения отмечаю, как на тихий стук в Светкину дверь тут же прореагировал взгляд из-за соседней — наверное спят по очереди, вот работа непыльная — и успеваю выкурить сигарету, пока она спросонья возится с дверным замком.
— Я очень хочу спать, — честно предупредила меня она, прикрывая рукой рот. — Ты всегда приходишь так неожиданно.
— Ложись, Света, я пойду чего-нибудь перекушу.
В холодильнике лежал свежий кусок колбасы «Путь к гастриту», в свое время Света отказалась от продовольственных поставок, причем в такой форме, что я даже испугался. С такой же решимостью она отказывалась от дорогих подарков, поэтому я с нетерпением ждал праздников, не еженедельных Дня железнодорожника или Дня работников пищевой промышленности, а тех, что отмечены в календаре красным цветом, и брал маленький реванш. Она не хотела, чтобы нас связывали деньги. Эта девочка любила меня таким, какой я есть, не за что-то. А я? Я люблю в ней только Олю, и слава Богу, что она этого не чувствует, иначе Рябов снял бы свою охрану напротив. Насильно мил не будешь, горькая истина проверена собственным опытом.
Из-за дымки легкого тумана, среди ползущих в небо труб некогда курортного города, превращенного вопреки здравому смыслу в промышленный, появился край огненного шара, восток скрашивал небо розовым цветом, я подумал — день будет теплым, погасил очередную сигарету, внутренне приготовившись к очень нелегкому периоду собственной жизни.
— Надымил, — недовольно протянула Света, открывая форточку. — Я ухожу на работу.
— Зачем? — машинально спросил я, и тут же подумал, что отвык даже от мысли: где-то рядом живут тысячи и тысячи людей, которые ежедневно в одно и то же время идут навстречу заранее по часам расписанной жизни, возвращаются домой, и это мы, а не они, живем какой-то нереальной жизнью. Человек должен работать. Но только тогда, когда эта работа удовлетворяет его не только морально…