Чужая осень (сборник)

Смирнов Валерий Павлович

Я открыл глаза и бросил полусонный взгляд на светящийся циферблат «Сейко» — без четверти семь. Через час с четвертью Костя должен быть у меня, и покатится пробный шар сквозь таможню и границу, через океан, в далекую Америку. Пора вставать. Я нежно целую спящую рядом Свету, она крепко прижимается ко мне и перед тем, как снять с нее ночную сорочку, я еще раз, проконтролировав время, понимаю, что обязан успеть на свидание с собственной шестеркой: как говорит Глебов, точность — это вежливость королей.

Рябов кофейничал, сидя за рулем своей машины, ни слова не говоря, плеснул во вторую чашку остро пахнущий «мокко», щедро делясь со мной.

— Первый раз за много дней,

как следует выспался, — честно признаюсь Рябову.

— Мне сегодня не удалось вообще, — замечает Сережа. — Стукач наш пропал.

— Куда это? — наивный вопрос должен доказать Рябову, что я еще не пришел в себя.

— Нет трупа, нет преступления, — тяжело улыбнулся Сережа, повернул ключ в замке зажигания и заработавшее сердце машины тихим гулом напомнило о том, что время короткого счастья осталось в прошлом.

10

— Константин, — командую я, бросая на стол картонную папку с золотистым тиснением, — отправляйся на морской вокзал. Сдашь в салон эти офорты, каждый по десять рублей. И тут же забудь об этом, как и о дороге в «Солнышко».

Для генеральной репетиции я выбрал четыре работы Геккера и Бармидера. Известные художники, зарекомендовавшие себя самобытными мастерами не только в родной стране, сейчас усиленно заинтересовали «Интурист». Эта контора брала на комиссию их работы, вывешивала их в тех местах, куда советские граждане и не мечтают попасть, потому что вопреки расхожему мнению все лучшее у нас принадлежит не детям, а иностранцам.

Офорты и гравюры «Интурист» продает по сто двадцать долларов, щедро отдавая авторам из них ровно по шестьдесят рублей. Я тоже торгую картинами, но чтобы на глазах у хозяев полотен заниматься таким откровенным эксплуататорством, до такой наглости еще не дошел. Я всегда плачу людям с запроса, и поэтому их вещи становятся моей собственностью, и что делать с ними дальше — решать приходится самому. Брокер — одна из самых уважаемых профессий в мире, жаль только, что трудовой книжки у меня нет, а то бы обязательно ее туда вписал.

Официально такой деятельностью у нас заниматься нельзя, и поэтому гораздо выгоднее закупать жратву за валюту, нежели дать возможность заработать рубли посреднику на все равно сгниющем в поле продукте. Ну и ладно, лично мне продуктов хватает, равно как и всем, кто на меня трудится, а об остальных пусть их профсоюзы тревожатся.

При вывозе из страны офорты и гравюры облагаются хорошей пошлиной — вариант для проверки самый подходящий. Костя отдаст эти работы по десятке, на них будет установлена двадцатипроцентная надбавка, и если все пойдет, как задумано, всего за восемь рублей произведения современного искусства покинут родные берега.

— Константин, — ласково смотрю прямо в его кукольные глазенки, — ты мне на прощание ничего сказать не хочешь? Значит, не хочешь. Я, по-моему, тебе уже говорил, чтобы ты прекращал баловаться. И не нужно делать удивленный вид, ты товаришься по средам, а реклама в точке появилась именно в этот день. Кроме того, вряд ли кто-то из клиентов станет делать подобные надписи, кроме тебя.

Об очередном художестве Константина я узнал совершенно случайно. О нем мне поведал один знакомый работник прокуратуры на трибуне стадиона. Откровенно говоря, во время холодрыги мне этот футбол нужен, как ласты горнолыжнику, но что поделаешь в ситуации, когда долг платежом красен. Приходится платить и свободным временем. Костя приобретал продукты в точке «Торгмортранса» по средам. У меня уже катастрофически не хватало времени заниматься еще и этим, поэтому я смело поручил столь ответственное дело Косте и он по средам занимал свое место в очереди.

Это только несведущие люди думают, что раз спецобслуживание, так очереди никакой. У нас без очередей прожить и даже умереть просто невозможно, поэтому дружно выстраиваются перед дверью торговой точки работники прокуратуры, милиции, пароходские шишки — и никакого галдежа типа «больше кило в руки не давать!» — все чинно, спокойно. Стоит Костя, мается, а на двери табличка висит: «по вторникам продукты получают только ветераны КПСС пароходства». Вот и решил пацан сделать нашей партии самую лучшую рекламу, взял ручку, зашел за дверь и дописал внизу: «Вступайте в ряды КПСС». И кого, спрашивается, дурачок, агитировал, там, кроме него, все давным-давно усвоили, куда им выгоднее всего вступать. Когда дверь прикрыли и все увидели эту надпись, табличку просто сняли. На том дело кончилось. Вот что значит веяние времени. Еще несколько лет назад, небось, сразу бы в КГБ вызвали, а сейчас никто такой рекламой вплотную не заинтересовался, несмотря на то, что в очереди за продуктами стояли и парни из этой конторы.

— Константин, тебе уже пора остепениться, — делаю я справедливое замечание, словно забыв, что в его возрасте вытворял и не такое. — Ты уже взрослый человек и должен понять, что основное для профессионала — это не привлекать внимания. Беги отсюда, пока Сережа не приехал, если он узнает о том, что ты в порядке трудовой индивидуальной деятельности занимаешься рекламой…

Костя мгновенно понял, как оценит Рябов его творческие потуги и без второго слова вылетел на улицу. В добрый путь, мальчик. Пройдет еще месяц, и если все будет, как задумано, можно назначать встречу своему столичному так называемому шефу. Интересно, ради чего он не рискует использовать собственные каналы?

11

— Все было хорошо, — поведал мне через пять недель Котя, — не страна, а сказка, — добавил он таким тоном, словно сам побывал в Соединенных Штатах.

— Слушай, Котя, а безработные там по-прежнему недоедают? Так пусть напишут нам, приедем и доедим.

— Не делай из себя ненормального, — почему-то серьезно ответил Котя, — о том, что их безработные живут лучше наших инженеров, мы знали еще тогда, когда по телевизору каждый день намекали, что кроме бездомных и убогих другого населения там нет. Самое интересное другое; меня поразили не магазины и прочая мишпуха, а то, что я час стоял на улице и мимо не проехало двух одинаковых машин. Тебе еще что-то сказать?

— Нет, не надо, я же пришел к тебе послушать за разные машины в каменных джунглях капитала, у меня других забот не хватает.

— Я же тебе уже сказал, что все было хорошо. Правда, единственное, что его спросили на границе, так это есть ли произведения искусства. Он честно, как маме родной, ответил, есть, в чемодане лежат. «Дорогие?» — спросили. «Нет», — ответил, — «по десять рублей, подарки, в салоне брал». Так они даже смотреть не стали. Кстати, за эти картинки он «Хитачи» взял.

— Видишь, какой я добрый, ты б своему корешу вряд ли видик просто так подарил.

— Хорошим людям ничего не жалко, я недавно одному видик вместе с телевизором подарил, и не переживаю.

— Слушай, а все уже обнаглели до крайности. Никто не хочет бабки брать, только подарки.

— А зачем им деньги, ты же не настоящие бабки, а деревяшки норовишь людям дать, а что на них можно купить, кроме болячек?

— Да, твой подарок жирнее моего.

— Это тебе не пару картинок в чемодане волочить. Мне тут для одной канадской фирмы нужно сделать два миллиона болванок под ключи, так что даже такой презент не проходит больше, чем просто аванс.